Ну, билась :)

Визитка Генератор персонажа (тексты) Level 2: драбблы Счастье Level 2: мини Этюд в гранитной рамке Level 3: челлендж Порости оно все... Level 5: визуал Рабы любви или PWPшка, как она есть Level 5: миди Испытание жизнью Level 6: спецквест Гори оно все синим пламенем Внеконкурс История одной фотографии Пусти меня в свой сон

---

Название: В прицеле
Автор: Мильва
Бета: Kaellig
Размер: Драббл 418 слов
Пейринг/Персонажи: Авторские
Категория: Джен
Жанр: Драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: У снайпера не бывает ошибок. Ему просто бывает плохо.

Лежка была удобная. И задание простое. Винтовка непривычная, не как в учебке, но нормальная. А прицел… не прицел — песня! Оптика блеск, плюс встроенный прибор ночного видения. В общем, полный кайф.
— Тропинку видишь? — голос командира звучит в ушах. — Кто за нее перейдет — должен быть убит.
— Любой? Женщина? Ребенок?
— Любой. Враг хитер. И знает наши слабости. Так что — пересекший периметр должен умереть.
В окуляре неприметная тропинка в горах. Близкая в прицеле и такая далекая…
Первая цель дается легко. Мужик падает, даже не поняв ничего. Женщина с двумя кувшинами — тяжелее. Но и она падает. Потом сразу двое мужчин — это легко.
Курок сухо щелкает возле уха. С точки снимут в восемь утра. А до этого...
…до этого надо продержаться.
В прицеле ребенок. Маленький, и трех лет еще нет. Играет с шишками и травой в лесу. Забавный такой. Разговаривает с деревьями, что-то объясняет траве. Периметр не пересекает. Пока. Но в прицеле. И палец начинает дрожать на спусковом крючке. И в мыслях одно: «Уходи, уходи отсюда!» Но… там, на другой стороне тропинки, трава зеленей и сосны выше. И малыш с восторженным выражением на личике бежит туда.
А у меня задание.
А он бежит. Пересекает периметр. И в ушах наставления командира о коварстве врага.
И сухой щелчок курка…

***

Двадцать лет прошло. Десять — как уволился из армии. А контракты продолжают поступать. И выгодные все такие, сука. Не отказаться.
Нет давно командиров. Боевые погибли или ушли на заслуженную пенсию. А тыловые… Тыловые мне задания выдают. Суки. Ненавижу.

***

Лежка удобная. Как тогда, в лесу. Но задание другое.
В прицеле — семья. Слегка полноватая мамаша, двое детей и отец.
Я должен убить их всех. Должен. Мне за это уже заплатили.
В прицеле лоснящаяся лысина — щелчок курка, кровавые брызги, и забегали… Надо торопиться. В прицеле блондинистая головка — щелчок, и… мне не видно, как плачут и паникуют дети. У меня в прицеле пацан лет девяти. Старающийся выглядеть взрослым, успокаивающий сестренку…
Щелк, и он падает… Контракт. Надо. Больше я ничего не умею…
Одна цель осталась. И действовать надо быстро. Девчонка лет пяти, еще не поняла, что случилось с ее братом, тормошит его, старается поднять… Поднимает голову…
…в прицеле огромные как небо и такие же голубые глаза…
— Прости меня, — шепчу тихонько. — Прости, пожалуйста…
…сухой щелчок курка.

***

Денег на счетах — на маленький остров. Можно развлекаться, брать от жизни все… но…
…Но стоит перед глазами веселый трехлетний пацан и выжигают мозг огромные голубые глаза…

***

— Виски? — бармен учтив, несмотря на позднее время.
— А яду нет?
— К сожалению, сегодня не завезли. Виски-то будете?
Буду. Виски, водку, абсент… Только бы забыть эти глаза… Только бы забыть… Только бы забыться…

---

Название: Соленые брызги
Автор: Мильва
Бета: Касанди
Размер: миди 5182 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: PWP, флафф, романтика, мистические существа
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Курортный роман. Без философии и скрытого смысла.
Примечание/Предупреждения: ненормативная лексика

Дневная жара нехотя уступала место теплому южному вечеру, наполненному непередаваемой смесью ароматов раскаленных за день камней, цветущей акации и моря.

Павел вышел из своего домика, потянулся и вздохнул, жмурясь от удовольствия. Он любил эти южные вечера. Спокойные и неторопливые, самой природой предназначенные для отдыха.

Солнце неспешно валилось за гору, заставляя небо, бледнея, сменять дневную невыносимую синь на мягкую вечернюю дымку. Скоро должен был подойти официант и накрыть легкий ужин, а потом… Павел снова зажмурился от удовольствия. Потом он немного посидит, любуясь восходящей луной и яркими южными звездами, и пойдет плавать.

Днем наслаждаться морем ему не позволяла очень белая кожа. Непривычная к южному темпераменту светила и практически сразу краснеющая под его лучами. Купаться в одежде Павел не любил, предпочитая всем телом ощущать ласковое касание моря, и поэтому уходил плавать по ночам.

Последнее время он мог позволить себе два раза в год отправиться на любой курорт мира, но предпочитал летом ездить в Крым, наслаждаясь ни с чем не сравнимым запахом и морем.

Луна вошла в свои права, утвердившись на небосводе и подернув невысокую рябь волшебными бликами. Павел встал, поведя плечами, и снова потянулся. Настало его время. Время единения с морем. Он собрал волосы в хвост, нацепил на лоб очки для подводного плаванья, с ненавистью посмотрел на костыль и, прихватив специально сконструированный для него моноласт, неуклюже поковылял к нежно вздыхающей полосе прибоя.

Левая нога, больная, изуродованная шрамами, была надежно привязана к здоровой моноластом, и Павел, вздохнув, боком нырнул в ласковую воду.

Плавать он обожал. В воде не болела спина, в воде не надо было опираться на больную ногу, а плыть он мог бесконечно долго.

Берег остался уже далеко позади. Из открытого моря были видны огоньки прибрежных городков, а если прислушаться, то можно было услышать музыку пляжных дискотек.

Павел плыл, наслаждаясь движением и прикосновением к коже теплой воды; переворачиваясь на спину, он рассматривал крупные виноградины южных звезд и пролитый кефир Млечного Пути, разделяющий ночное небо пополам…

Неожиданно рядом с ним с выдохом появился дельфин. Фыркнув, всплывая, он толкнул Павла носом к берегу.

Про такое Павел только читал. В Сети было много статей о дельфинах, спасающих тонущих. Но он-то не тонул, о чем он и не преминул проинформировать своего спасителя:

— Да не тону я. Отстань. — Павел снова попытался улечься на волны спиной. И только потом понял, что разговаривает с дельфином.

А тот никуда не делся. Плавал рядом, рассекая волны серой масляной спиной. Аккуратно толкал носом в бок, давая понять, что не отстанет, и уходил в глубину, чтобы снова вернуться.

Павел с сожалением бросил взгляд на Млечный Путь и, расстраиваясь, что не рассмотрел его подольше, неторопливо отправился к берегу. Над его мостками путеводной звездой сияла яркая лампочка. Он еще немного поплавал около берега, проклиная неожиданного спасителя.

Небо неотвратимо светлело на востоке, зеленой кромкой гася звезды. Спать Павлу не хотелось. Он подтянулся на руках, усаживаясь на пристань и всматриваясь в предутренне-спокойное море. Где-то там, в невысоких волнах, плавал его псевдо-спаситель. Ночная встреча Павла не удивила. Он вообще не умел удивляться. Еще немного посидев на пристани, он похромал к домику.

***

Эту базу отдыха он нашел несколько лет назад, когда впервые решил приехать в Крым. Несколько небольших домиков со всеми удобствами и персональными пирсами, очень хороший сервис, качественная еда… Стоило все это, конечно, недешево, но Павел уже давно мог себе позволить отдыхать так, как хочется. Обладая очень высоким интеллектом, два раза в год он давал мозгу отдых, уезжал к морю и ничего не делал. Читал смешные детективы, плавал по ночам и просто сидел в кресле, глядя на горизонт.

Хромая по каменистому пляжу, Павел пожалел, что оставил костыль на террасе. Как бы он ни ненавидел его, ходить с ним было гораздо проще.

***

Павел Знаменский родился совершенно нормальным ребенком. И его отец — фанат хоккея — задался целью сделать из сына вторую «Русскую Ракету», он даже назвал мальчика в честь своего кумира. В четыре года Павел впервые вышел на лед. И начались тренировки. Особыми талантами он не отличался, но его отец верил, что рано или поздно количество перерастет в качество. Он менял спортивные секции, пристроил сына в спортивную школу, но все тренера в один голос твердили: «В мальчике нет главного спортивного качества — желания победить». Он исправно тренировался, беспрекословно выполняя все требования, но не было в нем азарта и спортивной злости, так необходимой настоящему спортсмену.

Все прекратилось мрачным февральским утром, когда десятилетний Павел попал под машину. Несложная травма позвоночника и раздробленная левая нога навсегда перечеркнули надежды его отца вырастить из сына новую легенду спорта.

Знаменский-старший еще попробовал бороться, заставив врачей из осколков кости «собрать» ногу, надеясь, что сын поправится и снова выйдет на лед. Но все было тщетно. Кости срастались криво, ранки вокруг спиц воспалялись и гноились, металлические пластины не приживались и отторгались организмом. Нога росла и развивалась неправильно… И тогда отец бросил Павла с матерью. Ему нужен был сын — знаменитый спортсмен, а не инвалид.

***

Павел дохромал до своей террасы и с облегчением сел в кресло, вытянув больную ногу. Небо уже стало совсем светлым и по-утреннему прозрачным. Павел любил именно этот момент — за несколько мгновений до восхода солнца — и старался никогда не пропускать его.

День прошел спокойно. Павел дочитал очередной романчик, подремал в кресле на веранде и, как обычно, после заката отправился к морю.

Дельфин появился неожиданно. Вынырнул рядом с тихим вздохом и снова толкнул его носом к берегу. На берег Павлу не хотелось. Было еще слишком рано, и он еще не накупался, но дельфин проявлял настойчивость, плавая кругами и подталкивая.

— Рыба ты глупая, — от отчаяния вырвалось у Павла. — Ну отстань, а? Я хорошо плаваю! Если не доверяешь, можешь просто рядом быть. Не гони меня!

Он, конечно, понимал, что разговаривать с диким животным бесполезно, но то ли слова, то ли интонация заставили того отступить. Он больше не тыкал Павла в бок, но и далеко не отплывал, и Павел вскоре перестал обращать на него внимание, покачиваясь на невысоких волнах. К берегу он вернулся с рассветом. Дельфин проводил его практически к самому пирсу, дождался, пока Павел вылезет на мостик, и только потом исчез.

С утра и до обеда Павел изучал Интернет в поисках информации о дельфинах. Подобного произошедшему с ним не описывал никто. В естественной среде эти животные сторонились человека, не подпуская никого к себе. Описывалось несколько случаев спасения тонущих моряков, но чтобы вот так, всю ночь плавать рядом… Захода солнца Павел дождался с трудом. Ему было интересно, появится ли сегодня дельфин?

Он появился. Как обычно, вынырнул рядом с тихим вздохом и начал плавать кругами, не делая попыток направить Павла к берегу, потом приблизился, нырнул и появился с другой стороны, пискнул. Снова ушел под воду и, вынырнув, замер, словно ожидая чего-то. «Он что, приглашает меня поиграть?» Павел решил проверить свое предположение и, глубоко вздохнув, проплыл под ним. Дельфин снова пискнул, нырнул и вдруг выскочил из воды и перепрыгнул через лежащего на ее поверхности человека. Такое не раз проделывали дрессированные животные в дельфинариях, прыгая через обруч. «Может, он сбежал? — предположил Павел. — Сбежал, а теперь тянется к людям и демонстрирует свои навыки в надежде на угощение?» Как бы подтверждая эту догадку, дельфин ткнулся в ладонь Павла, снова перепрыгнул через него и потерся плавником об руку.

— У меня нет ничего, — с сожалением пробормотал Павел и подумал, что надо заказать свежей рыбки к следующей ночи.

Дельфин снова проплыл под ним и коснулся плавником другой руки. «А может, он предлагает поплавать с ним?» Свои предположения Павел решил проверить и аккуратно взялся за плавник на спине. Дельфин, как будто только этого и ждал, аккуратно заскользил по волнам, увлекая за собой человека. Это было так здорово! Павел даже засмеялся от удовольствия и поудобнее перехватил плавник. Весь остаток ночи они плавали вдвоем, а ближе к рассвету дельфин приблизился к берегу, прямо к пирсу Павла. Подплыл и замер, как бы показывая, что морская прогулка закончена.

Павел с сожалением отпустил плавник и поплыл к мосткам, вылез и посмотрел в море, успев еще заметить серую спину в свете светлеющего на востоке неба.

И снова Павел полдня шерстил Сеть. Теперь он искал сведения о прибрежных дельфинариях. Его интересовало: не сбегали ли в последнее время дрессированные животные? Но то ли эта информация качественно скрывалась, то ли в последние дни подобных происшествий не было. Он заказал два килограмма свежей рыбы и лег спать, чтобы к ночи быть бодрым. В том, что его странный компаньон по ночным купаниям появится снова, он уже почти не сомневался.

К вечеру курьер привез заказанную рыбу, и Павел, с трудом дождавшись восхода луны, надежно привязал сумку с угощением к поясу, торопливо похромал к пристани.

Дельфин снова присоединился к нему в открытом море. Вынырнул рядом и издал несколько звуков. «Это он со мной здоровается? Или рыбу учуял?» — подумал Павел и, перевернувшись на спину, достал из мешка серебристую тушку и протянул ее дельфину.

Тот рыбку заглотил, нырнул и высоко выпрыгнул из воды, роняя подсвеченные луной капли. Это было завораживающе красиво. Павел достал еще одну рыбу, и дельфин с удовольствием проглотил и ее, а потом начало происходить что-то необычное.

Дельфин замер и вдруг закружился, устроив вокруг себя водоворот из пузырьков, которые сверкали в лунном свете, потом заискрились, совершенно скрыв происходящее в центре этого маленького смерча, а потом все разом закончилось и на месте дельфина оказался темноволосый обнаженный юноша.

Павел смотрел на происходящее без всякого удивления. Его мозг был очень интересно устроен. Расскажи ему кто о дельфине-оборотне, он бы не поверил, а сам, став свидетелем чудесного превращения, принял произошедшее как должное.

— Ты не удивлен? — Парень подплыл поближе.

— Нет, а должен?

— Ну, так даже лучше. Привет! Меня Алексеем зовут, можно Лехой и Алексом, только не называй меня больше глупой рыбой.

Павел тоже представился, не очень понимая, что делать дальше.

— Ну что, поплаваем? Хочешь, я обратно дельфином стану и покатаю тебя? — Алекс подплыл еще ближе и вдруг погладил Павла по плечу. — Ты прикольный.

Павел как завороженный следил за чужой рукой на своем плече. Он немного растерялся, обычно ему не нравилось, когда его трогают. Чужие руки очень часто причиняли ему боль. Это называли массажем, мануальной терапией и еще много как, но независимо от названия было очень больно. То, что прикосновения этого существа не вызывают неприязни, — было удивительно.

— Так что? Поплыли?

Павел кивнул. Плавать вдвоем ему понравилось. Алекс рассказывал о море, показал теплое течение, пожалел, что ночью плохо видно под водой.

Перед рассветом они вернулись к пристани. Алекс легко выскочил на нее и протянул руку, помогая выбраться Павлу, подождал, пока тот избавится от моноласта и очков, и вдруг неожиданно крепко поцеловал его в губы, поцеловал, резко подскочил на ноги и без разбега ласточкой прыгнул в воду, вынырнув уже дельфином. Махнул хвостом и скрылся на глубине, оставив обалдевшего Павла сидеть на краю пристани.

Обычно спокойный и уравновешенный, рационально мыслящий и достаточно равнодушный к окружающим людям, Павел был поражен, что поцелуй может быть таким приятным. Когда-то давно его целовала мама, а потом, в университете, он не интересовался этой стороной жизни. Считая ее необязательной и неинтересной, он ни с кем не целовался, не говоря уже о чем-то большем. И вот одно-единственное касание твердых соленых губ перевернуло его спокойный мир. Он не понимал, что происходит. Попробовал собраться, поднялся и не спеша пошел к домику. Требовалось срочно разобраться в происходящем.

Интернет на помощь приходить отказался. Информации о дельфинах-оборотнях не было. Была древняя гавайская легенда об акуле, ворующей по ночам новорожденных. Много всяких сказок о русалках и тритонах и ничего похожего на то, чему свидетелем он стал сегодня ночью.

С поцелуями было еще сложнее. Про них информации было, наоборот, слишком много. Павел решительно захлопнул крышку ноутбука, решив разобраться сам. Он проанализировал свои ощущения, решил, что ему скорее понравилось, чем нет. То, что его поцеловал парень, его не смутило. Да, он знал, что подобные отношения называют нетрадиционными и не одобряются общественным мнением, но, честно говоря, ему было плевать на это. Главное, чтобы ему это нравилось. А с этим еще предстояло разобраться. Слишком мало у него было данных, чтобы делать выводы.

Не почувствовав вкуса еды, он позавтракал, отдав официанту оставшуюся у него рыбу, попросил пожарить ее на ужин и улегся на кровать, решив пока не морочить голову, а дождаться вечера и попробовать со всем разобраться эмпирическим путем.

Проснулся он задолго до заката и, наверное, впервые в жизни не знал, чем заняться. Попытался читать — но понял, что ничего не понимает, немного еще полазил в Сети, но решительно отодвинул компьютер. Вышел на террасу, сел в кресло и пристально уставился в горизонт. На море сегодня были невысокие волны, и где-то там, в этих волнах, обитало существо, так взволновавшее его и внесшее разлад в привычную жизнь. Мысли путались, разбредаясь снова и снова возвращаясь к мимолетному поцелую.

Закат Павел встретил на пристани. С привязанным к ногам моноластом. Берег быстро оставался позади. Он плавал уже пару часов, а дельфин все не появлялся. Вот уже и луна взошла, осветив далекие горы призрачным светом и притушив звезды.

«А может, он оборачивается только в полнолуние?» — вдруг подумал Павел, глядя на слегка подточенное с одного бока ночное светило. За лунными фазами он не следил. Не зная, что и думать, Павел решил, что сегодня дельфин не появится. Расстроился и хотел уже плыть к берегу, когда раздалось знакомое фырканье и рядом с ним вынырнул оборотень.

— Я уж думал, что ты не приплывешь, — выдохнул Павел. — Ты можешь обернуться? С рыбой я точно целоваться не хочу.

Дельфин ушел на глубину и всплыл уже человеком.

— А со мной, значит, хочешь? Я вчера сбежал, чтоб ты мне по морде не дал. И не называй меня рыбой.

— А насчет тебя я не уверен. У меня слишком мало данных для полноценного анализа своих чувств.

— Данных, говоришь, мало?

Ответить Павел не успел. Теплые губы накрыли его собственные настойчивым поцелуем. Алекс нежил его губы, то прикусывая, то невесомо касаясь то одной, то другой. Волны то и дело накрывали их с головой, сбивая и так не ровное дыхание.

— Ну как? — разорвав контакт, спросил Алекс. — Как там с данными? Разобрался?

— Да, — выдохнул Павел. — Разобрался. В воде это делать крайне неудобно.

— И???

— Может, продолжим на берегу?

— Ого! Я не против, а не пожалеешь?

— Чтобы о чем-то жалеть, надо попробовать это…

— Да ты философ. Ну, давай тогда к берегу. Прокатить тебя? — Павел кивнул. — Тогда погнали. Только за боковые плавники держись, а то мне неудобно.

Уже привычно сверкнув переливающимися пузырьками, Алекс поднялся на поверхность дельфином. Подождал, пока Павел надежно возьмется за плавники, и рванул к берегу.

Поцелуй в волнах, соленые брызги, скорость, сумасшедшая луна — все это вызывало у Павла незнакомые ранее чувства восторга, радости и ожидания чего-то еще, чего-то непонятного.

Перед самым берегом дельфин вывернулся из рук Павла и ушел в глубину, оборачиваясь человеком. Вынырнул, помог влезть на пристань и, не говоря ни слова, снова требовательно приник к губам. Теперь кроме теплых губ в процессе участвовали руки, нежно обнимающие и гладящие плечи, забирающиеся в волосы и ласково массирующие затылок.

Павел сначала немного растерялся, а потом с энтузиазмом первопроходца бросился отвечать. И все равно ему было, что опыта у него никакого нет. Не нужен был опыт, он чувствовал, что все делает правильно. Гладить Алекса было очень приятно, а уж целовать его, позволяя языку проскальзывать в глубину чужого жадного рта, просто запредельно. Павел захлебнулся эмоциями. Все, что раньше было скрыто, рвалось наружу лавиной чувств.

Чужие руки не приносили неприятных ощущений, наоборот, было приятно от напористых ласк. А уж когда прохладные пальцы скользнули по соску, Павел не смог сдержать стона. Впервые он стонал от наслаждения, а не от боли. Хотелось еще прикосновений, ласк и поцелуев. Его ноги все еще были связаны моноластом, он пару раз дернул бедрами и снова застонал, когда теплые губы спустились по скуле к шее и ключицам.

— Постой, — почти простонал Павел. — Постой…

— Что не так? — выдохнул ему в шею Алекс и нежно коснулся губами ключицы.

— Я хочу… хочу обнять тебя, а ноги связаны, и мне неудобно… — Объяснение получилось не очень логичным, но понято было правильно.

— Подожди секунду. — Губы с ключицы переместились на живот, ладони прошлись по бокам и, на мгновение стиснув бедра, избавили ноги от пут.

— Вот так хорошо? — Моноласт дохлой рыбиной плюхнулся на пристань.

— Хорошо! Чудо как хорошо!

— Теперь данных для анализа достаточно?

— Появились новые вводные, мне теперь интересно, что происходит дальше… после поцелуев. Опыта у меня нет, но очень хочется разобраться. — Павел позволил себе рассмеяться в голос и прижаться всем телом к Алексу.

— Ну ты даешь, — только и сумел выдохнуть тот. — Ты точно никогда не целовался?

— Никогда. Я никогда не целовался и никогда обнимался с дельфинами-оборотнями, да и вообще ни с кем… Ну, что там дальше-то?

— Дальше? — Ласковые руки снова пробежались по бокам. — Дальше нам стоит убраться с пристани. Если ты, конечно, уверен, что хочешь этого «дальше».

— Уверен. Хочу. Пойдем. Мой домик тут, недалеко.

Павел неловко поднялся, стараясь не опираться на больную ногу, наклонился за своим моноластом, но теплые руки опередили его, подхватив снарягу и обняв за плечи.

— Обопрись на меня, а лучше обними. — Алекс нежно провел пальцами по его скуле, помогая Павлу идти к домику.

В процессе продвижения они не переставали целоваться. Павел не мог оторваться от теплых губ, покрывая поцелуями гладкую кожу, всю в капельках морской воды.

— Ты невозможный, невыносимый, — шептал он, в очередной раз остановившись на каменистом пляже и целуя мягкие податливые губы. — Нереальный…

Двадцать семь шагов — и вот она, удобная терраса, небольшая комната и неразобранная постель, на которую так приятно упасть, не разрывая поцелуя.

— Сейчас будет тебе «дальше», — шептал Алекс, легко целуя бледную кожу, пальцами лаская маленькие розовые горошинки сосков, продвигаясь все ниже и ниже, к упругому животу с аккуратной ямкой пупка. Добравшись до влажных плавок, он аккуратно потянул их с бедер, продолжая губами исследовать выгибающееся под ним тело, прислушиваясь к частому неровному дыханию своего любовника и целуя упругий живот и изуродованную ногу. — Сейчас… — Он обхватил губами стоящий член, забирая его сразу глубоко в горло.

Павел застонал. Так хорошо ему еще никогда не было. А оборотень продолжал издеваться над его членом, то заглатывая его, то лаская языком чувствительную уздечку и венчик. Долгая судорога удовольствия зародилась внизу живота, горячей волной прокатилась по всему телу, вырвалась сдавленным стоном, и Павел кончил в горячий настойчивый рот.

— А ты вкусный. — Облизнувшись, Алекс улегся щекой на правую, здоровую ногу Павла. — Ну и как тебе наше «дальше»?

— Я должен, что-то сказать? — с трудом переводя дыхание, попытался сосредоточиться на своих ощущениях Павел. — Это обязательно? Мне просто хорошо.

— Ничего ты не должен, чудо ты патлатое, — вытягиваясь рядом с ним, прошептал Алекс. — Давай спать. Утром продолжим. — Он поцеловал Павла в ключицу и нежно тронул языком ухо.

И Павел уснул. Впервые в жизни он спал не один, и впервые ему было хорошо и спокойно в крепких объятьях. Утром он проснулся первым, Алекс еще спал, закинув одну руку за голову, а вторую положив поперек живота. Павел рассматривал его, поражаясь, как человек может быть таким красивым, а Алекс был именно красивым — и даже совершенным, как греческая статуя. Классические черты лица, темные растрепанные волосы, соразмерная фигура, хорошо развитые мышцы, гладкая кожа с ровным южным загаром. Не удержавшись, Павел погладил его по груди, прислушиваясь к своим ощущениям и по привычке анализируя их. Прикасаться к оборотню было приятно, от воспоминаний о произошедшем ночью начинало сладко тянуть верх живота и хотелось повторения.

Павел тронул губами загорелое плечо и потянулся поцеловать впадинку над ключицей, когда сильные руки обняли его, переворачивая на спину, и гибкое тело навалилось сверху.

— С добрым утром! — потираясь вставшим членом о бедро Павла, прошептал Алекс. — Продолжим?

Вместо ответа Павел обнял широкие плечи, выгибаясь навстречу и целуя в приоткрытые губы. Он скользнул языком по зубам и принялся жадно вылизывать чужое горячее небо, на собственном опыте убедившись, что это очень приятно — тихий стон только подтвердил его предположение, — и он с удвоенным энтузиазмом бросился ласкать теплые губы, зарываясь пальцами в волосы на затылке, в то время когда твердая ладонь сжала вместе оба члена и задвигалась, задавая темп. В этот раз наслаждение оказалось гораздо острее и ярче. Чужая горячая возбужденная плоть, плотно прижатая к его собственной, стиснутой длинными пальцами, дарила ни с чем не сравнимые ощущения. Павел согнул здоровую ногу и толкнулся в ласкающую его ладонь.

— Еще, — выстонал он. — Еще, еще, еще… — двигаясь в такт словам, поддаваясь накрывающей его волне удовольствия, шептал он. И замер на мгновение, когда волна, превратившись в цунами, накрыла его с головой и схлынула, не оставляя после после себя ничего.



Павел постепенно приходил в себя от пережитого. Спазмы оргазма еще пробегали по мышцам, заставляя их вздрагивать от любого прикосновения. Алекс уселся на кровати, подобрав под себя стройные ноги, и не отказал себе в удовольствии подразнить своего любовника. Он невесомо касался сосков, гладил живот, размазывая по нему их сперму, ласкал непослушную, изуродованную шрамами больную ногу, а потом и вовсе уселся верхом, сжимая коленями вздрагивающие бедра.

— А хочешь подводные пещеры посмотреть? — вдруг спросил он, поглаживая бледные плечи.

— Пещеры? — Павел с трудом возвращался в реальность. — Пещеры хочу. А еще есть хочу и тебя… Только так, чтоб по настоящему…

— Радость ты моя, и я тоже этого хочу, но… — Алекс вдруг нагнулся и зашептал прямо в ухо: — Надо же подготовиться, понимаешь? У тебя ведь ни смазки, ни презервативов нет, да и… — Тут он совсем смутился, ткнулся губами в шею и скороговоркой закончил: — И клизмы у тебя тоже нет.

— Зато у меня есть Интернет! — Павел уже пришел в себя и, обхватив оборотня за талию, продолжил: — Слышал о таком чуде? Сейчас закажем все, что нужно. К вечеру привезут, а что ты там про пещеры говорил?

***

Завтрак дожидался их на террасе. Сервис тут и вправду был хорош. На невысоком столике были расставлены вазочки с фруктами, тонко нарезанный хлеб в плетеной корзинке, тарелка с сыром и ветчиной, несколько вареных яиц. В общем, все то, что любил Павел. Кувшин со свежевыжатым соком завершал эту совершенную картину утреннего блаженства.

— Тебе, может, рыбки попросить принести? — вгрызаясь в многослойный бутерброд, спросил Павел.

— Издеваешься, да? Я же и отомстить могу, — рассмеялся Алекс и взял с тарелки ломтик сыра.

— Интересно даже как? Не покажешь мне пещеры?

— Заебу до беспамятства…

— Заманчиво… Пожалуй, я все-таки попрошу рыбку. Тебе свежую, жареную или вареную? И помни, у меня нога больная…

— Вот и хорошо, что больная… Далеко не убежишь!

— Вот еще, бегать от тебя. — Павел потянулся, закидывая руки за голову. Ему было хорошо. — Иди сюда, ты не целовал меня уже очень давно. А мне так нравятся твои губы!

— Это с радостью… — Оборотень легким движением оказался рядом с Павлом и накрыл его губы своими.

Время остановилось. Тихо шуршал ветер ветвями акации, стрекотали цикады, волны ласкали камушки пляжа, а двоим, взапой целующимся на террасе, не было до этого дела.

— Ты про пещеры что-то говорил? — найдя в себе силы оторваться от теплых губ, спросил Павел.

— А ты про Интернет, — ласково проводя ладонями по плечам и рукам, ответил Алекс.

— А, это я сейчас, быстро, только подскажи, что заказывать. А то я не знаю. — Павел неуверенно улыбнулся, возвращаясь в комнату и открывая ноутбук.


***

Заказ они сделали быстро, и еще быстрее Павел договорился с администрацией, чтобы покупку доставили в его домик.

Чтобы не обгореть, Павел надел футболку с длинным рукавом, намазал лицо солнцезащитным кремом и, подволакивая непослушную ногу, двинулся вслед за оборотнем к пристани.

Плавать днем было непривычно. И в море, несмотря на удаленность от цивилизации, было много народа. Им пришлось довольно далеко отплыть, прежде чем Алекс смог позволить себе нырнуть, чтобы вернуться уже дельфином.

Павел ухватился за него, и они понеслись вдоль берега, рассекая невысокие волны.

***

Остались за спиной небольшие городки с шумными пляжами, горы вплотную подступили к морю. У одного скального выступа дельфин остановился, и Павел, помня его наставления, несколько раз глубоко вздохнул и прижался к нему всем телом, задерживая дыхание. Под водой, темным узким коридором, надо было проплыть около ста метров, и это было страшно. Страшно, несмотря на заверения оборотня, что он много раз там бывал. Он-то мог находиться под водой гораздо дольше человека, и Павел помимо воли стискивал пальцы на плавниках, боясь остаться одному в этом замкнутом безвоздушном пространстве. Было темно и так тихо, что в ушах отдавался стук сердца, сокращающегося с каждой секундой все чаще.

Наконец стенки пещеры разошлись в стороны, и они вынырнули в огромном гроте. Сквозь мелкие расщелины в него проникал солнечный свет, позволяя увидеть великолепное творение природы.

Тяжелые серые камни уходили высоко вверх и гулким эхом отражали поднятые их появлением волны.

— Какая красота, — переведя дыхание, выдал Павел.

— Да, — выныривая рядом, согласился оборотень. — Там дальше, — он указал в дальний угол пещеры, — есть еще пара таких гротов, но до туда даже мне сложно добраться.

Воздух в пещере был прохладным, а вода, как и в море, теплой.

— А тут глубоко? — поинтересовался Павел.

— Да метров шесть, наверное, — пожал плечами Алекс, подплывая к нему вплотную и прижимаясь грудью к спине. — А что?

— Да интересно просто. Как долго мы будем тонуть. Потому что если ты не прекратишь, это непременно случится. Мне, знаешь ли, одной ноги не достаточно, чтобы на поверхности держаться.

— Значит, возвращаемся?

— Угу, и как можно быстрее. Я читал, ты можешь двигаться со скоростью сорок километров в час?

— Ты знаешь, не проверял как-то, — усмехнулся Алекс и нырнул в искрящемся облаке пузырьков.

***

День уже завершался, когда они вернулись к домику Павла. На террасе их дожидался фирменный пакетик из аптеки. При виде него у Павла екнуло сердце от предвкушения того, что должно было произойти.

— Страшно? — Оборотень обнял его за плечи.

— Нет, — мотнул головой Павел и потянулся к пакету.

— Что делать, знаешь?

— Я столько по больницам болтался, что уж с этой-то процедурой знаком.

— Ты все-таки чудо. — Алекс крепко обнял его, прижимая к себе, скользнул руками под мокрую футболку и начал неторопливо ласкать спину, подталкивая любовника к кровати.

— П-п-одожди. — От волнения и возбуждения у Павла дрожал голос. — Подожди. — Он взял тряущейся рукой пакетик и попятился в сторону санузла. — Я не хочу потом ни на что отвлекаться…

Выйдя обратно, он сразу попал в крепкие объятия, был опрокинут спиной на постель, и Алекс принялся неторопливо ласкать бледную кожу, видимо задавшись целью не пропустить ни одного сантиметра. Он то невесомо касался живота, то по очереди прихватывал губами оказавшиеся очень чувствительными соски, скользил ласковыми губами по бедрам и медленно, как какое-то лакомство, облизывал пальцы на ногах.

Павел задыхался от новых ощущений, он тихо стонал, то и дело всхлипывал, выгибаясь навстречу рукам и губам.

Когда язык коснулся его члена и пощекотал уздечку, он тихо ахнул и зажмурился от подступающего оргазма.

— Не так быстро, вся ночь еще впереди, — прошептал оборотень, обдавая головку горячим дыханием и пережимая член у самого основания, второй рукой успокаивающе поглаживая напряженный живот. — Ты удивительный! Такой чувствительный, ласковый. Мой… Мой хороший, сладкий, — продолжал шептать он, переворачивая любовника на живот. — Вот тут я еще тебя не целовал. — Он коснулся губами между сведенных лопаток и двинулся вниз, облизывая каждый позвонок, свободной рукой лаская шею и ключицы. Когда он добрался до копчика и положил обе ладони на упругие ягодицы, разводя их, Павел совсем потерялся в ощущениях. Горячий настойчивый язык так откровенно вылизывал самые интимные и чувствительные места, что он иногда забывал вдыхать и потом с невнятным стоном втягивал в себя густой, насыщенный страстью и желанием воздух. Страсть билась под кожей и вырывалась наружу тихими всхлипами.

— А вот так. — Язык сменил палец, проникающий в жаркую ждущую глубину. — Так хорошо?

Отвечать Павел уже не мог. Все, на что он был способен, — это податься бедрами навстречу ласкающей его руке и снова простонать что-то невнятное в подушку.

К одному пальцу присоединился второй, а за ним и третий. Тугое колечко мышц оказалось очень податливым, и когда пальцы сменил член, боли Павел не почувствовал, хотя подсознательно ждал ее. Все тело заливало наслаждение, и некоторый дискомфорт не мог противостоять ему. Он дернулся навстречу настойчивым бедрам, опираясь на здоровую ногу, дернулся раз, другой и уже не смог остановиться, поймав ритм любви.

— Да, мой хороший, — выстонал Алекс и, запрокинув голову, кончил. Кончил и отпустил член Павла, проведя по нему рукой и позволяя ему тоже получить удовольствие.

И тот забился в сильных объятьях, забился и выгнулся, забрызгивая спермой свой живот...

***

Отдыхать после секса оба любовника решили не на постели, а в полосе прибоя. Лежа на мелких камушках пляжа, нежно касаясь друг друга, они наслаждались легкими волнами, ласкающими их тела. И было так хорошо, и крупные южные звезды подмигивали им с небосвода.

***

Солнце, как всегда, окрасило небосвод зеленым и только потом позволило себе подняться над горизонтом. На пляже стало прохладно, и Павел, проснувшись, потянул своего любовника к удобной и теплой постели. Спать рядом с ним ему нравилось. Алекс нежно обнимал его и устраивал патлатую голову на своем плече, легко целуя в макушку.

***

Окончательно Павел проснулся уже ближе к полудню. Потянулся не открывая глаз, повернулся на бок и понял, что рядом нет никого. Алекс исчез. Нетронутый завтрак, как обычно, был накрыт на террасе. Все было как всегда, только оборотня не было.

Отпуск у Павла заканчивался через два дня. И он надеялся провести их со своим нереальным любовником. «Он, наверное, жить без моря не может, — успокаивал себя Павел, вглядываясь в горизонт. — Он же дельфин…»



Вечером, как обычно, он пошел плавать, несмотря на усиливающийся ветер и штормящее море. Низкий пирс захлестывали волны, и Павлу пришлось ползти на руках и позволять волнам подхватить его и вынести в море.

Проплавав как обычно всю ночь и так и не дождавшись дельфина, он вернулся к домику, немного подремал и после сидел на террасе, вглядываясь во все увеличивающиеся волны. Он скучал. Скучал, вспоминая ласковые руки и губы, теплое тело и нежный шепот.

К вечеру ветер усилился, и волны с грохотом обрушивались на берег. Павел понимал, что лезть в море опасно, но все равно нацепил моноласт и пополз в море.

Теплый ветер срывал брызги с высоких водяных валов, плыть было сложно, но он упорно работал руками и проклинал бестолковую непослушную ногу, мертвым грузом привязанную к здоровой.

Он все ждал, что рядом появится дельфин, фыркнет, всплывая, и поможет добраться до берега, но тот так и не появился. Шторм все усиливался. Встающее солнце осветило огромные волны и человека, пытающегося, сражаясь с ними, выплыть на берег. Моноласт, связывающий ноги, здорово мешал, а избавиться от него не было никакой возможности. И Павел, как мог, старался выкарабкаться на берег, а тяжелые волны раз за разом смывали его обратно. Он уже отчаялся, и сил у него совсем не осталось, когда очередная волна подхватила его и выбросила на мелкие камушки пляжа.

Опираясь на руки и здоровое бедро, он прополз несколько метров и замер, переводя дыхание. «А ведь пару дней назад мы тут с Алексом отдыхали, и так хорошо было…» Очередная волна, разбившись о берег, окатила его солеными брызгами. И Павел стер теплые соленые капли с лица.

***

В домике он долго рассматривал себя в зеркале. Собственная внешность всегда была ему безразлична. Он был гениальным математиком и талантливым программистом. Какая кому разница, как он выглядит, если большую часть жизни он проводит в закрытом кабинете, уставившись в монитор компьютера? «А у Алекса, поди, на каждом пляже по любовнику или любовнице, а тут я, с больной ногой, бледной рожей, вечно вылезающими из хвоста волосами — непонятно кто… Понятно, почему он исчез. Получил, что хотел, и слинял. Такому красавцу нечего делать рядом с таким чучелом, как я».

***

Заказанное такси прибыло вовремя, и Павел, погладив на прощание акацию, уселся на заднее сиденье.

До аэропорта доехали быстро. Павлу не терпелось вернуться на работу и забыть в повседневных делах свое южное приключение.

Сдача багажа, паспортный контроль, ожидание приглашения на посадку — все шло своим чередом, и Павел успокаивался, представляя, как через три часа он выйдет из самолета и окажется в мрачном дождливом городе, где все привычно и понятно и нет никаких дельфинов-оборотней, а есть хорошая работа, удобная квартира и налаженная жизнь.

Вежливая бортпроводница пригласила его на посадку, кресло у окна было удобным…

— Успел, — усаживаясь рядом, выдохнул Алекс. — Думал, что не успею и ты улетишь без меня.

Павел смотрел на своего соседа и не верил глазам. Аккуратно причесанный, в модных джинсах и футболке, Алекс улыбался ему.

— А ты думал, что я болтаюсь в море и гольем шляюсь по пляжам, соблазняя всех подряд? Я вообще-то серьезный ученый, кандидат наук, докторскую диссертацию пишу. Защищаться, вот, через год планирую… Работаю на сочинской морской станции. Изучаю язык дельфинов.

— Я ждал тебя...

— Прости меня. Я просто билеты у тебя на столе заметил и решил с тобой лететь, у меня все равно дела в твоем городе, а до Сочи далеко. Пока туда, пока сюда… Еле успел. — Алекс украдкой погладил Павла по коленке…

… А самолет уже отрывался от взлетной полосы и ложился на курс.

---

Слепой

Название: Слепой
Автор: Мильва
Бета: Касанди
Размер: миди 6319
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, POV, сказка
Рейтинг: R
Краткое содержание: Иногда, под новый год, происходят настоящие чудеса.
Примечание/Предупреждения: В рассказе использованы тексты песен групп: "Мельница", Чайф и цитаты из произведения М. А. Булгакова.
Все совпадения случайны. Все герои совершеннолетние.

— Да, мой хороший, еще…
— Я сильно стискиваю твои плечи, о-о-о, какая ты горячая! Целую твою грудь, да, моя девочка, вот так, тебе нравится?

— О да-а-а, — из трубки раздается тяжелое дыхание и стоны. Подыгрываю, сам негромко постанывая.

— Ох, Антуан, ты сегодня был неподражаем. Я кончаю от одного твоего голоса.

Ну, это известная песня. За голос меня тут и держат. Кроме него, у меня ничего не осталось.

Клиентка удовлетворена, разговор прерван.

Трость под правой рукой — это уже на автомате.

Пять шагов по коридору до кухни, щелчок по чайнику. Подождать, пока он закипит. Кружка на своем месте, коробка с пакетиками чая на полочке. Все выверено, проверено, невыносимо…

Я урод. Я противен сам себе. Левого глаза нет, и по лицу на месте глазницы проходит шрам. Страшный, уходящий на шею и дальше вниз шрам. Я его не вижу. Только на ощупь могу определить его границы. Но не очень-то хочется определять.

Правый глаз различает свет и темноту.

Звонок телефона вырывает из самобичевания. У меня работа.

— Да?! Чего бы вам хотелось этой ночью?

— Это офис?

— Нет, вы ошиблись. Это не офис. Но если я могу… — Короткие гудки в трубке.

Ну не очень-то и хотелось. До конца смены осталось сорок минут. Какие еще извращенцы позвонят?

Мне повезло. С работой. Таким, как я, обычно достается тупая монотонная клейка коробочек. Или сборка несложных приборов — опять же монотонная и тупая.

Но меня заметили. Я сам не ожидал и готовился к конвейеру. И вдруг…

— У вас очень приятный голос. Не хотите попробовать себя в приват-разговорах?

Я сначала не понял, что мне предлагают, а поняв, отказался, но… Но деньги, предложенные за мой голос, перевесили все аргументы «против». На пособие и пенсию по инвалидности не очень-то проживешь, а коробочки… И теперь я виртуальная проститутка.

Звонок…

— Да, — на выдохе, как учили. — Да, я слушаю.

— Блин, это опять не офис…

— Нет, но я могу скрасить твое одиночество... — От произносимых фраз противно, но это работа. И хорошо оплачиваемая работа.

— Да не нужно мне ничего скрашивать. Мне нужен офис компании «Альянс».

— В половине четвертого ночи? — Я удивлен.

— Почему в половине четвертого? — Мой собеседник, похоже, удивлен не меньше меня.

— Ну, может, потому что сейчас именно столько времени?

— А куда я вообще попал? Я во Владивосток вообще-то звонил… А там рабочий день в разгаре уже.

— Ну, значит, вы очень сильно промахнулись. На шесть с половиной тысяч километров примерно.

— Ух ты. — Мой собеседник явно обескуражен. Не то моими познаниями в географии, не то собственной дуростью. Но не отключается. И задает следующий вопрос:

— Питер или Москва?

Меня ситуация начала веселить. Не каждый день мне такие вопросы задают.

— А почему не Минск или Киев?

На том конце провода задумались, но связь пока не прерывалась.

— Нет, скорее всего Питер. Для Москвы очень мягкая «а». Ну и Киев с Минском отпадают по той же причине. Как там погода в Питере?

— Дождь. — Над ответом я не задумываюсь. Тут всегда дождь. Вон он, шуршит за окном и барабанит по подоконнику.

— Как обычно, да?

— Как обычно.

— А ты, значит, «секс по телефону»? Мне теперь счет выкатят?

— Честно? Не знаю. Обычно на меня переводит звонки диспетчер. А вы сами попали. Не туда.

— Мешаю тебе работать?

— Нет. — Мне почему-то захотелось поговорить с ним подольше. — Моя смена уже почти закончилась. — Я на автомате нажал кнопку «говорящих часов». «Три часа сорок пять минут» — оповестили меня они. — Ну вот, четверть часа всего осталась.

— Это здорово. Как там в Питере? Хотя я спрашивал уже, да? — Он усмехнулся. — И все же расскажи.

И вот что рассказывать? Путь от магазина домой? Измеряемый шагами? Или о темноте, поселившейся во мне? Нет…

— Красиво. Низкие тучи цепляются за пожелтевшие березы и отражаются в лужах. Опавшая листва шуршит под ногами. Дождь барабанит по подоконнику. Осень здесь всегда красива. Редкие солнечные дни радуют яркостью красок…

— Все, решено. В ближайший выходной приеду. Ты так здорово описываешь!

— Приезжайте конечно, у нас очень красивый город. Особенно осенью. Несмотря на распространенное мнение о белых ночах.

— А как тебе обычно звонят? А то на удачу я не полагаюсь, и поговорить с тобой еще хочется, а мне все-таки надо до «Владика» дозвониться.

Я назвал номер телефона диспетчерской и добавил:

— Если захотите именно меня, попросите Антуана.

— Тебя и в самом деле так зовут?

Нет. Жму на кнопку отбоя. Пусть дозванивается до своего Владивостока. Обидно. Не часто со мной так разговаривают. Но пускать кого бы то ни было в свою жизнь я не хочу. Меня все устраивает.

Я не погиб пять лет назад в катастрофе вместе с родителями. О чем очень жалею. Та ситуация — когда живые завидуют мертвым. Девять месяцев в больнице. Осознание потери всего. Семьи, зрения, внешности… будущего. Все умерло в той аварии. А то, что осталось…

Все, смена закончена, можно отключить рабочий телефон и сходить в магазин. Ночь — мое время. Днем очень много людей, и выставлять напоказ мое уродство, которое не скрывают ни тщательно отрощенные волосы, ни темные очки, ни капюшоны, я не хочу. Маршрут заучен и выверен. Девятнадцать этажей вниз на лифте. Шесть ступенек, тяжелая дверь парадного и направо пятьдесят шесть шагов вдоль дома…

Холодный ветер и капли дождя сопровождают меня по пути к круглосуточному гипермаркету. Хорошо, что они есть. Эти гипермаркеты. В которых можно купить все. От ботинок на зиму до туалетной бумаги.

Первый мой самостоятельный визит в этот магазин был кошмарен. Я тыкался в стеллажи. Не понимал, где нахожусь. Запаниковал, не сумев найти выход. Теперь все проще. Мир, как говорится, не без добрых людей. Меня уже знают. И охранница из ночной смены добровольно берет на себя обязанности гида. Наверное, ей так проще, чем отслеживать метания слепого по вверенной ей территории.

— Что тебе сегодня надо? — Голос у нее хриплый, прокуренный.

— Молоко, творог, яйца… — Я перечисляю ей набор продуктов, необходимых мне.

— Ну идем. — Она хорошая женщина. У нее трое детей и пятеро внуков. Она рассказывает мне про них, помогая выбирать продукты. Ранней осенью она помогла мне выбрать куртку и ботинки. И сейчас помогает. Сует мне в корзинку молоко, приговаривая: «Нормальный срок, две бутылки бери, чтоб часто не таскаться. Тяжело же без глаз…» Ее зовут Степановна. Она сама так велела к ней обращаться. Я смущался поначалу — потом привык.

— Степановна, — шепчу я. — Мне б шампунь.

— Ну конечно, мой хороший, идем выберем. Волоски у тебя роскошные. Ты как в средствах? Подешевле что подобрать, аль получше?

— Получше, наверное. С деньгами у меня все хорошо.

— Ну, тогда этот бери. Финский, натуральный. Моя средняя дочка ток им и моется.

— Спасибо вам, Степановна. До касс проводите?

— Идем, конечно. Ничего не забыл? — И начинает перечислять мои покупки.

Вроде все. Степановна добровольно перекладывает товары из корзинки в пакет, помогает вставить карточку в терминал. Следит, чтобы я правильно набрал ПИН-код.

Все. Пытка магазином закончена. Можно домой. Запереться, помыться и спать. Шампунь, что выбрала мне Степановна, оказался с резким дегтярным запахом. М-м-м. Обожаю такой! Спасибо ей надо будет сказать обязательно.

***

Бескрайнее море и чайки над ним, серые камушки пляжа и красный мячик… Давно мне не снился этот сон. И давно я не просыпался в слезах. Там, во сне, были родители. Живые и веселые.

***

«Пятнадцать часов, четыре минуты», — информируют меня часы. Да, уснуть уже не получится.

Ну и ладно. До начала смены пять часов. Можно заняться гимнастикой или послушать аудиокнигу. Совмещать я не люблю. Не так уж много занятий у слепого, чтобы пытаться сделать их одновременно. Но сначала завтрак.

До одури хочется яичницы. Обычной, с поджаренной корочкой и «соплями» по верху. Такого я себе позволить не могу. Все или сгорает, или недожаривается. Поэтому ограничиваюсь яйцами вареными и чаем.

Так, теперь гимнастика. Через год после выписки из больницы я понял, что опускаюсь. Я целыми сутками лежал на диване, ел от случая к случаю, зарос бородой, почти не мылся… Тогда очень тяжело оказалось взять себя в руки. Ничего не хотелось. Но я заставил себя. Разработал режим дня, попросил соцработника помочь выбрать беговую дорожку. И… потихоньку втянулся. Часовая пробежка, несложные упражнения. От волос на лице я тоже избавился, представив — как может выглядеть наполовину заросшая, а наполовину изуродованная рожа.

«Плыл по пруду барабан, был барабан бобром замечен, жизнь бобра менять пора, так решил он в этот вечер» — хорошая песня. Почти про меня. Радио почти всегда работает, даже ночью я только приглушаю звук, чтоб не мешал работать и спать. Хоть какой-то шум.

Все, пробежка закончена. Теперь несколько приседаний, отжиманий, покачать пресс (не знаю зачем, но пусть будет), душ — и можно почитать.

Я любил читать, я много всего прочитал, пока мог. А теперь… новых книг в брайле, который я тоже заставил себя выучить, не найти. Поэтому классика: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» Моя любимая в последнее время книга. Зачитанная в прямом смысле до дыр. О силах, «что вечно хотят зла и вечно совершают благо».
За чтением время пролетает незаметно, и вот уже будильник оповещает меня о начале смены.

Я не успел включить рабочий телефон, как он разразился требовательным сигналом. «Понеслась», — успел подумать я, прежде чем выдохнуть в трубку:

— Добрый вечер. Чего бы вам хотелось сегодня?

— Привет! Я с трудом дождался начала твоей смены! — Голос моего вчерашнего собеседника, ошибшегося номером, снова врывается в мою жизнь. Только сбросить звонок я теперь не могу.

— Привет. Хотите расслабиться?

— Нет! Поговорить хочу. Ты вчера так красиво описывал осенний Питер… А расскажи что-нибудь еще! Ну, про осень.

Я растерялся. Желание клиента, конечно, закон, но как? Как я могу описать то, чего не вижу?! Ладно, будем ориентироваться по ситуации.

— Сырость, слякоть, постоянный дождь. Иногда по утрам тонкий ледок на лужах. Октябрь… Холодно. — Это мне известно из погодных сводок, постоянно звучащих по радио.

— Очень холодно? Тебе холодно?

— Нет, мне тепло. — Я не вру. У меня дома комфортно. — Но на улице минус по утрам. И все оделись в мрачные куртки. — Это я помню из прежней жизни. — Бегут куда-то. И не улыбаются.

— А ты хочешь улыбаться?

Блин. Да!!! Я хочу улыбаться. Хочу…

— Конечно. — Я усмехнулся. — Кому не хочется улыбаться и радоваться жизни?!

— Что-то не очень похоже. Тебе плохо?

Куда-то не туда у нас разговор у нас зашел.

— Мне не плохо. И не холодно. Осень просто. А осенью, несмотря на всю ее красоту, грустно всегда. Без причины.

— Да, наверное, ты прав. Расскажешь еще чего-нибудь?

Да запросто!

— Мне нравится говорить с тобой. У тебя приятный голос, и…

— Эй, эй, «выключай» профи. Просто расскажи, что ты видишь из окна? Что тебя беспокоит? Чего боишься?

— Эм… — Я опять растерялся. Из окна я не вижу ничего. Не могу видеть. Беспокоит меня его голос. Боюсь… много чего боюсь…

— Ну не хочешь рассказывать — не надо. Ты был в Амстердаме?

— Нет… — Меня несколько обескуражил такой поворот в разговоре.

— Ну и хорошо. Тогда я тебе расскажу о пестрых крышах и каналах.

И он рассказал. Он так интересно описывал этот древний город, что мне казалось, я вижу его улочки и дома… Я очнулся у раскрытого окна. Стирая слезы со щек. Я этого не увижу никогда. Я вообще больше ничего не увижу. Но как же хочется…

— Ты меня слушаешь?

— Да. — Я постарался собраться. — Ты так интересно рассказываешь. А где ты еще был?

— Да много где… Ты там что, плачешь?

Видимо, не удалось мне собраться. Ну и какой я профессионал после этого? Вот пофиг мне на виртуальные изнасилования и гадости, которые говорят мне клиенты, а рассказ о городе, который я не увижу никогда, зацепил…

— Нет, просто на балкон вышел, а тут снег. — Вру, конечно, но снег обещали, и снаружи шуршит что-то непонятное.

— А окна у тебя куда выходят?

— На шоссе. — Я слышу проезжающие машины. И соцработник говорила, что у меня потрясающий вид из окон.
— Красиво?

— Красиво. — Я соглашаюсь, а думаю только об одном. Как бы уговорить его рассказать мне еще о том, чего я не увижу? — А в Праге ты был? — вырывается у меня помимо воли.

— Был. Рассказать? Только обещай, что плакать не будешь.

— Да я не…

— Пообещай.

— Не буду. — Я улыбнулся в предвкушении.

— Ну слушай… — И я увидел Прагу. Староместскую площадь, часы, сконструированные шестьсот лет назад, мелкую речку Влтаву и мост со статуями через нее. Мозаичные тротуары старого города и крепостную стену…

— Здорово! Как жаль… — Я прикусил язык.

— Чего жаль?

— Жаль, что у меня нет паспорта и визы. И я не могу увидеть все это сам.

— Так оформляй! Это же несложно. Приезжай, я встречу тебя!

У меня снова свело спазмом горло. Ну не могу я приехать. Ни приехать, ни увидеть.

— Может быть… Может, и получится, — вру я, стараясь снова не расплакаться.

— Рано или поздно? Так или иначе?

Да, эту книгу я слушал. Понимаю, о чем речь.

— Я не вершитель. Моим мечтам не суждено сбываться… — И мы срываемся в обсуждения книг. Про новинки я ничего сказать не могу, но с удовольствием вспоминаю Брэдбери и Азимова. Снегова с трудом, но тоже вспоминаю, Булгакова могу обсуждать бесконечно…

— Мы с тобой два часа уже болтаем. Мне денег не жаль, но, может, дашь мне свой личный телефон?

— Не положено… — Я попросту боюсь. Пока он как бы клиент, я как бы не привязан к нему. А дав личный номер, я буду надеяться на звонок. А вдруг он не позвонит?

— Ну и ладно, не обижайся, но я отключаюсь. У меня завтра сложный день, и удачи тебе!

— Пока! Ты позвонишь еще? — Но в трубке уже короткие гудки.

Мне захотелось завыть. Ну почему я не дал ему номер своего телефона?! Ведь два часа — это очень дорого! А разговаривать с ним так приятно…

Трель телефона… Ну да, у меня работа.

— Да-а-а, чего вы хотите этой ночью?

— Тебя, суку такую. Раздвигай ножки и жопку оттопыривай. Ща я тебя поимею.

О, вот это норм. Это мы умеем. И расписать, как ножки раздвинутые дрожат от прикосновений и какая на ощупь жопа и как мне больно/приятно/страшно… За такими «веселыми» разговорами пролетает очередная смена.

Четыре утра. Рабочий телефон отключен. Спать не хочется. Хочется чего-то волшебного. Нереального. Два шага к окну, распахнуть его, впуская промозглый холод, и привычная мысль: «Девятнадцатый этаж, одни шаг вперед — и… все». Эта мысль не дает мне покоя уже давно. Но сегодня у меня впервые за несколько лет появился смысл в жизни. Со мной говорили. Не как с секс-игрушкой, а как с человеком.

Я все-таки выпил чаю, помылся, побрился и улегся на кровать. Бессонница — моя верная подруга, с тех пор, как я потерял зрение, не преминула обнять меня. Но я умело отогнал ее. Закинул руки за голову и представил себя в аэропорту города Праги. Как он выглядит — я не знал, но фантазия у меня богатая. Вот я выхожу, и мой собеседник встречает меня берет за руку и…

…Снилось мне что-то невразумительное, но приятное.

Каждая моя рабочая смена теперь начиналась со звонка этого человека. Блин, я так и не узнал, как его зовут. Мы говорили обо всем. Я рассказывал ему о Питере, вспоминая, как вздувается по осени Нева, как идут по ней сухогрузы летом. О соснах над песчаными берегами залива и неверных летних рассветах, пробивающихся сквозь капли бесконечного дождя. А он говорил о неведомых странах. О пляжах Капокабаны, о Перуанских горах, об узких улочках Бремена… Он работал журналистом и много где побывал. Еще мы обсуждали книги. И я очень расстраивался, что не могу прочитать ничего нового. Он больше не спрашивал мой личный телефон, а я не знал, как дать ему свой номер, не навязываясь.

Так пролетел ноябрь и заканчивался декабрь. По радио постоянно говорили о грядущем празднике. И я заразился этим настроением.

— Ты где новый год встречаешь? — где-то в конце декабря спросил меня мой постоянный собеседник.

— Да как обычно, дома…

— Как бы я хотел оказаться рядом с тобой… Я… Мне… Короче, тебе нравится целоваться? — Вот блин, я не знаю, что и сказать. Я целовался последний раз лет шесть назад, в той, другой жизни. Еще до аварии, превратившей меня в инвалида. А после… моя подружка поначалу еще ходила ко мне в больницу, а потом перестала. Попросила прощения и понимания и… исчезла.

— Я… ты хочешь поцеловать меня? — Я вспомнил, кем работаю.

— Да прекрати. Да! Я хочу поцеловать тебя! Тебя, а не голос в телефоне.

Я тоже хотел. Но как сказать ему о том, как я выгляжу? Я подошел к окну, привычно распахнул створку, подставляя лицо под колючий декабрьский ветер.

«…Одна луна, метель одна, и вьется впереди дорога сна…» — раздалось из радио. Самая любимая моя песня. И как в тему. На улице, походу, метет во всю.

— Ну, куда ты пропал? Не хочешь целоваться — не будем. Давай просто встретимся. Я в Питер скоро прилетаю.

Впервые за все время работы я нарушил правило и сбросил звонок клиента.

«Я осушу бокал до дна… и с легким сердцем — по Дороге сна» — невыносимо прекрасно пела несравненная Хелависа. Я вытер слезу. Умчаться… да. Девятнадцатый этаж. Один шаг…

Трель телефона. Работа.

— Да-а, чего вы хотите этой ночью?

— Тебя. Этой и другими ночами я хочу тебя. Ты видишь луну?

Опять он.

— Нет, у нас метель, — пытаясь справиться с эмоциями, пробормотал я. — Небо тучами заволокло.

— Ты встретишься со мной?

Нет. Снова сбрасываю звонок. Пусть жалуется. Пусть меня уволят. Плевать. Я не могу с ним встретиться.
Он больше не звонил. Ни в этот день, ни в следующие. Декабрь катился к новому году. Я вдруг понял, что впервые за последние годы хочу отметить этот праздник. Что-то разбудили во мне эти разговоры. Что-то, чего не было раньше. Как там? Мандарины и шампанское? Надо пойти купить.

Пришлось идти в магазин вечером — ночью вино не продают. Хорошо хоть Степановна сегодня дежурит.

Надвинув поглубже капюшон, нацепив очки и привычно закрыв волосами лицо, я вышел из дома.

Как много людей. Я отвык от них. А в преддверии праздника в магазине толпа. Я немного растерялся, но Степановна не подвела. Подхватила под локоть и, не задавая лишних вопросов, провела по рядам:

— Шампанское? Сколько тебе? Ну кто берет одну бутылку пред праздником? Давай. Три как минимум. Мандаринки? Тоже правильно. Вот, я тебе наши положила из Абхазии, нечего эти марокканские есть. Чего еще?

Она набила мою тележку «праздничными» продуктами. И, добавив сверху ананас, потащила к кассам. Рявкнула прокуренным басом: «Инвалида пропустите». Помогла сложить покупки в пакет, как всегда проконтролировала оплату, поздравила с наступающим и проводила до дверей. Я тоже поздравил ее, передал поздравления детям и внукам и вышел на улицу. Пакет в левой руке, трость в правой.

Все, домой. Я сделал несколько шагов, пытаясь не оступиться. Скользко. Днем, видимо, мокрый снег прошел, к вечеру подморозило. Я аккуратно шагал, привычно водя тростью перед собой, когда левая нога предательски поехала в сторону. Пытаясь устоять, я взмахнул руками и все-таки упал, больно ударившись бедром, выронив пакет и трость.

Нет ничего противнее беспомощности. А именно так я себя ощущал, сидя на холодной земле, пытаясь нащупать свои покупки и подняться. Трость все не находилась, мне стало так обидно…

— Давайте я помогу вам. — Этот голос… Я автоматически попытался закрыть лицо капюшоном. Только не он…

— Я сам справлюсь. — Надо подняться и уйти. Плевать на покупки, на шампанское. Дома есть бутылка виски. Я давно ее купил и отпивал иногда по глоточку.

Но…

— Антуан? Ты?!

А что ответить?

— Андрей, — представился я, кое-как вставая. — Вы обознались.

— Нихрена я не обознался! Я твой голос из тысячи узнаю! Мы же с тобой всю осень разговаривали. Я в Питер прилетел к тебе. А ты…

— А я урод. — Скрывать больше нечего. Капюшон вместе с очками слетел, волосы растрепались…

— А ты… Наконец-то я нашел тебя! Это же я звонил тебе каждый вечер! Вот не ожидал встретить тебя здесь. Это судьба, не иначе! У меня телефон в самолете сперли, или я его сам потерял — да не важно! У меня все контакты пропали! Я так хотел позвонить тебе, но номер наизусть не помню… А так хотелось увидеть тебя!

— Насмотрелся? — Я откинул волосы с лица, выставляя напоказ свой шрам.

— Нет!

— Ты извращенец? Тебе нравятся уроды?

— Да прекрати. Я никого не встречал красивее тебя!

— Ну точно извращенец.

— Ну что ты заладил? Ну шрам, ну глаз не видит… Да ерунда все это! Ну то есть не ерунда, но… Да шрамы вообще мужиков украшают! Давай соберем сейчас твои покупки и пойдем уже.

— Куда? — Я растерялся от такого напора.

— К тебе! Поговорим наконец-то без этого дурацкого телефона!

Я не видел, что он делает, а он, похоже, успел подобрать все, что выпало из пакета, сунул мне в руки трость, прихватил за локоть и…

— Ну, куда идти? Учти, я не отстану. Я так давно хотел увидеть тебя! Ну что мне сделать, чтобы ты поверил мне?!
В его голосе вдруг зазвучала такая тоска, что я невольно вздрогнул. И поверил.

— Пойдем, — тихо произнес я. — Только скажи, как тебя зовут?

— Павел, — наконец-то представился он. — Можно Пауль, и Пашкой тоже можно! Ну показывай, куда идти. — И, сообразив, что я ничего не вижу, попросил назвать адрес.

Никогда путь домой не казался мне таким длинным. Павел держал меня за локоть и постоянно говорил. Рассказывал о том, как прилетел в Питер, как понял, что у него пропал телефон. Как он покупал новый и пытался восстановить контакты. Как он, ругая всех на свете, заселился в гостиничку на окраине и вышел в магазин купить себе выпить. И вдруг неожиданно встретил меня. И как узнал меня по голосу — он тоже рассказал.

А в лифте он обнял меня. Крепко прижал к себе одной рукой и замолчал. И молчал, пока я открывал дверь, пока снимал ботинки и куртку.

— Красивая квартира, — проговорил он, проходя следом за мной на кухню и щелкая выключателем.

Я пожал плечами. Наверное. Мне помогала соцработник все тут устроить.

— Ты не знаешь, как она выглядит? Хочешь, расскажу?

Я не хотел и, наверное, автоматически мотнул головой.

— А как ты выглядишь? — неожиданно для самого себя спросил я.

— Да нормально… — Он растерялся. — Ну, волосы темные, глаза серые… не знаю, что еще тебе сказать.

— Можно я… — Руки автоматически дернулись, и я поспешил сцепить их. Но Павел, видимо, заметил это движение, взял мою ладонь, прижал к своей щеке и, убрав свою руку, прошептал: «Можно» — и замер.

Руки заменяют мне теперь глаза. И я ощупывал его лицо, пытаясь понять, как он выглядит. Кожа гладкая, чуть шершавые, колючие щеки и подбородок. Уши аккуратные, в левой мочке маленькое колечко серьги. Нос… ну есть. Не большой и не маленький. Брови широкие. Губы… теплые, сухие. Когда я добрался до них, он снова прижал мою руку и поцеловал кончики пальцев.

Я потерялся. Никогда я и помыслить не мог, что меня, урода, можно целовать и хотеть. А он целовал мои пальцы, ласкал раскрытую ладонь, а потом снова обнял, притискивая к себе, и тронул губами губы.

От него пахло табаком и мятой. И губы у него были такие твердые, шершавые, обветренные. Теплые и очень нежные. И никто не целовал меня так ласково и требовательно, как он…

«Это невозможно, я сплю и сейчас проснусь, это невозможно», — думал я, подставляясь под его поцелуи. А он, вдруг сообразив, что я слеп, начал говорить:

— Ты красивый, красивый, как юный эльф, и волосы у тебя серебром отливают, длинные такие, классные! И тело у тебя красивое, стройное, упругое. Шрамы что, шрамы — как изысканные татуировки, только оттеняют твою красоту! Я влюбился в твой голос, а теперь понял, что он только жалкая тень твоей красоты.

И снова он целовал меня. Забрался руками под футболку и ласкал мое тело и целовал. И мне хотелось еще. Еще прикосновений, и поцелуев, и слов… Особенно слов. Со мной никогда такого не было, да и быть не могло, и я растворялся в его объятьях, и так было хорошо, и так хотелось чего-то большего. А он не переставал говорить. Он шептал мне на ухо, какой я красивый и как он хочет меня.

Я не знал, куда деваться, руки метались, и голова закидывалась сама собой. Я застонал, когда он остановился. А Пашка вдруг взял меня за плечи и отстранил от себя:

— Ты вообще понимаешь, что происходит?

— Да. Нет. Я…

— Мы же сейчас займемся любовью. Ты готов?

— Да, — выдохнул я. — Я не умею, но очень хочу!

— Да нечего тут уметь, просто чувствуй, но ты точно готов? Ты понимаешь, что сейчас произойдет?

Я понимал, я чувствовал, но слов не было, и я нащупал край его свитера и скользнул ладонями под него.

— Если я ничего не вижу, это не значит, что я ничего не понимаю и не хочу, — чувствуя под ладонями его теплую кожу, шептал я. — И дебилом слепота меня не делает.

— А то, что я мужчина, тебя не смущает?

— Нет, — простонал я. — Я бы не пустил тебя домой и не целовался с тобой, если бы... Ну, поцелуй меня еще…

И он поцеловал. Жадно и откровенно. Настойчиво и требовательно. Сладко…

Поцеловал, прижимая к себе и продолжая сбивчиво шептать в ухо:

— Хороший мой, сладкий, красивый. Где у тебя кровать, идем скорее, зацелую всего!

И собственный голос, с необычной хрипотцой вторящий этому шепоту:

— Три шага вперед, налево и еще пять шагов…

Но он уже и без моих подсказок сориентировался и, не выпуская меня из объятий, потащил в комнату.

Диван я не собирал никогда, и сейчас он уложил меня на него и принялся гладить и целовать. Его руки были, кажется, везде, теплые, ласковые. Я весь дрожал от его прикосновений. Футболку он давно уже стащил с меня и от своего свитера успел избавиться. И я гладил его дрожащими руками по плечам, подаваясь навстречу каждому поцелую и прикосновению.

— Еще! — вырвалось у меня. — Еще, еще... — шептал я, прижимая его к себе и пытаясь снова найти губы. И выгнулся, задыхаясь, когда его пальцы невыносимым возбуждением коснулись моей плоти сквозь плотную ткань ставшей ненужной разделяющей нас одежды. И я невольно дернул бедром стараясь избавиться от штанов, потянул их вниз, забыв про пуговицу и молнию. От желания уже темнело в глазах и руки не слушались…

— Сейчас, мой хороший, сейчас, — шептал Пашка мне на ухо, помогая раздеться. А я только мешал ему, постоянно сталкиваясь своими ладонями с его. Он прихватил мои запястья и несильно прижал их к кровати, шепча: — Ну потерпи секунду, — и, наконец-то расправившись с моими штанами, снова прижал меня к себе, заставляя выгибаться навстречу.
Удовольствие волнами расплескивалось по телу, сжимаясь внизу живота и вырываясь наружу вместе со стоном, а он обнял меня покрепче, и я почувствовал, как его член прижимается к моему. Это было так невыносимо — хорошо, что я снова застонал, невольно подаваясь бедрами вперед в попытке прижаться еще сильнее.

— Как же сладко ты стонешь! — Он обхватил рукой оба члена и двинул ладонью. — Не сдерживайся. — Движения стали настойчивее.

А сдерживаться было уже невозможно: наслаждение затопило меня всего, заставляя стонать и двигаться в такт движению его руки. А потом меня выгнуло от удовольствия, и я забился в его объятьях, забывая дышать и чувствуя теплые капли на своем животе.

Он уткнулся лбом мне в плечо, длинно выдохнул сквозь зубы, дернулся, и я почувствовал, как на мое бедро падают горячие, вязкие брызги его оргазма. Пашка еще раз выдохнул, улегся рядом и нежно поцеловал меня в губы.

— Это, это… — Я постарался справиться со сведенным горлом и выдать что-то осознанное. — Это так здорово!!!

— Андрюха, а у тебя ведь в первый раз, да?

— Нет, — признался я, переводя дыхание. — Но давно уже… И с мужчиной впервые. — Я смутился и вдруг испугался. Испугался, что мое признание может как-то повлиять на наши отношения. «Отношения?! Да какие отношения? — разодрала мысль мозг. — С первым встречным в постель упал… Да за кого?..» — Ты не думай, — поторопившись собрать свои страхи в кучу, выпалил я. — Я не занимаюсь сексом с каждым, кто помогает мне…

— Тихо, тихо, мой хороший. — Пашка погладил меня по плечам, чем-то мягким вытер мне живот и несильно прижал к себе. — Я все понимаю, и то, что секса, нормального полноценного секса, у тебя давно уже не было, — вижу, чувствую. У тебя бокалы есть?

Я несколько растерялся от такого перехода, но собрался с мыслями и вспомнил, что вроде в кухонном шкафчике есть пара стаканчиков.

— Возможно, — промямлил я. — Там, в кухне, должны быть.

Он снова поцеловал меня, сильно стиснув пальцами плечи, прижимая к постели, и встал.

— Я сейчас, сейчас вернусь, мой хороший.

Откинувшись на сбитое одеяло, я слушал, как он ходит по моей квартире, чем-то шурша и иногда негромко матерясь. Хлопок открываемой бутылки с шампанским, бульканье переливаемой жидкости — и он снова устроился на диване, касаясь моих ног.

— Держи! — Пашка сунул мне в руки стакан. — Давай за знакомство!

Я стиснул пальцы на холодном стекле — все это так нереально.

— За знакомство… — Я поднес стакан к губам, глотнул колючий напиток и попытался прижаться к Пашке, так неожиданно ворвавшемуся в мою жизнь.

Хотелось так и остаться. На сбитой постели, ощущая ногой теплое тело любовника. Замереть и…

— Ну, а теперь рассказывай. — Павел уверенно забрал из моих рук стакан и прижал к себе, укладывая рядом. — Все рассказывай.

И я рассказал. Как очнулся через месяц после аварии, как мне было больно и физически и морально, как я пытался выкарабкаться, как смирился со слепотой… О реабилитационном центре и продирании через дебри науки — быть слепым. О предательстве девушки, о друзьях, которые все реже приходили ко мне, а потом и вовсе переставших отвечать на мои звонки. О депрессии, о диване, на котором я лежал, жалея себя. О предложении подзаработать моим «сладким голосочком». И о новой жизни, новой квартире, в которую я переехал, избавляясь от прошлого.
О том, как я не хочу ни от кого зависеть — но не получается. И хоть соцработник и говорит мне, что я прекрасно адаптировался, все равно никуда не деться от тьмы, сопровождающей меня повсюду, и беспомощности в самых простых вопросах.

Я рассказывал и чувствовал, как отступает тьма. А Пашка сцеловывал невольно текущие слезы. Не говорил ничего, просто целовал меня.

— А потом мне позвонил ты. — Я перевел дыхание. — И говорил со мной, как с нормальным человеком. И я очень боялся, что ты узнаешь… что… И ждал твоих звонков, и проклинал себя, что не дал тебе своего телефона… И очень скучал, когда ты пропал…

— С тобой интересно говорить. А о том, что ты слепой, я давно догадывался. Не был уверен, но… Ты не хотел обсуждать фильмы. И новые книги. И вид из окна описывал как-то неуверенно. Я не буду тебя жалеть. Тебе это не надо. Тебя надо любить и целовать. Хочешь еще шампанского?

Я хотел. Я всего хотел еще. Шампанского, поцелуев, прикосновений, его тихого шепота и любви.

Он немного отстранился, видимо потянувшись за стаканом, глотнул сам и прижал холодное стекло к моим губам. И снова терпкий напиток обжег мой язык. А потом он целовал меня — без слов. Просто целовал, и было так хорошо.

— Андрюха, курить хочется, сил нет. — Павел оторвался от моих губ. — Прости уж меня, но деваться некуда... Там на лестнице я балкон видел…

— Да кури тут. Мне дым не помешает, окно только открой… — Мне не хотелось, чтобы он одевался и уходил.

Он снова поцеловал меня и встал. Тихо чем-то прошелестел в прихожей, вернулся в комнату, распахнул створку окна, впуская в комнату холодный, зимний ветер, щелкнул зажигалкой, и я почувствовал запах дыма.

Мне было настолько хорошо и спокойно, как не было уже очень давно. Я встал, прислушался, сделал неуверенный шаг и, нащупав пальцами его плечи, прижался к его спине. Обхватил руками его поперек груди и замер, вдыхая ароматный дым сигареты.

— Я хочу тебя, — прошептал я ему в затылок. — По-настоящему хочу.

— И я хочу. — Он обернулся ко мне, закрыл окно и погладил по плечам. — Но не сегодня. У тебя же нет ничего… Ну…

По голосу я понял, что он смутился, и вдруг рассмеялся, представив нас со стороны. Он сначала не понял, над чем я смеюсь, а потом присоединился ко мне.

— Давай спать, укладывайся. — Он подтолкнул меня к дивану. — Ты устал, и я тоже. Надеюсь, тебе не будут звонить сегодня по работе? — Я мотнул головой. — Ну и прекрасно. Обними меня и засыпай.

И я заснул, прижавшись к нему и вдыхая ставший уже таким родным запах мяты и табака.

Впервые за долгое время я спал крепко и без сновидений. Проснулся я в одиночестве. Павла не было рядом. Было светло, тепло, тихо пело радио. Мне стало грустно. Видимо, разглядев меня при свете дня, он поспешил уйти. Я вздохнул и вдруг почувствовал запах табачного дыма, и на кухне что-то скрипнуло. Вскочив с кровати, путаясь в сбитой простыне, я бросился на этот звук и запах. Запнулся о пакет, брошенный вчера в прихожей, чуть не упал, ухватился за стенку.

— Ты чего? — раздался голос Павла.

— Испугался, что ты ушел… — Я сглотнул и перевел дыхание.

Послышался звук закрываемого окна, и я почувствовал на своих плечах теплые руки.

— С чего бы это мне уходить? Я только-только нашел тебя!

— Разглядел, с кем вчера целовался, и…

— Да прекращай эту чушь нести! Ты вообще представляешь, как выглядишь? — В его голосе прозвучала какая-то злость, что ли?

Я мотнул головой. Единственное, что я знал о своей внешности, — это пустая глазница с пересекающим ее шрамом, уродующим пол-лица, шею, левое плечо и грудь. Рука непроизвольно дернулась к щеке.

— Так я сейчас расскажу тебе! Ты высокий, стройный, плечи у тебя широкие, кожа гладкая и мышцы хорошо видны. — Он стал прикасаться к тем местам, которые описывал. — Розовые соски, почти сливаются с бледной кожей — и твердеют, стоит до них дотронуться. И живот у тебя плоский, даже кубики пресса видны, вот тут, внизу живота, светлые волоски, а бедра узкие и ноги длинные и стройные. Ты вообще очень красивый. Я не вру тебе, я тебе завидую.

Он описывал мне не меня. Я помнил себя тощим подростком с вечно растрепанными волосами, а не того человека, которого рисовало сейчас мое воображение. А он продолжал говорить:

— Волосы у тебя вообще отпад. Густые, длинные, серебристые, да за такой цвет фотомодели душу бы продали. А шрамы… — Он прикоснулся к моему лицу, и я постарался не дернуться. — Шрамы тебя не портят. Несколько белых широких рубцов, пересекающих лицо, превращают тебя из банального красавчика в бывалого воина. Мужественности добавляют. Жаль, что ты этого не видишь. — Он поцеловал меня, прижимая к себе. — И даже не внешность в тебе главное — ты красив изнутри. Очень сильный мальчик, справившийся со своими проблемами, научившийся жить снова — И он снова целовал меня и гладил по плечам. — Если я сейчас не оторвусь от тебя, мы весь день проведем в постели! А мне надо за вещами съездить… Давай я сейчас завтрак приготовлю. — Он отстранился от меня и загрохотал посудой.

Поверить в то, что он мне сказал, было сложно. И я тихонько провел рукой по лицу, потрогал плечи, прижал ладони к животу. Я трогал себя много раз… но никогда не пытался сопоставить ощущения от прикосновений.

Павел, видимо, заметил мои действия, потому что усмехнулся и проговорил:

— Проверяешь? Да не вру я тебе.

Потом мы ели восхитительно вкусную яичницу, которую приготовил Пашка, назвав ее верхом своих кулинарных способностей. Потом он помог мне прибраться в квартире и разложить все по своим местам, а потом потащил на улицу. Ему надо было забрать вещи и расплатиться за гостиницу, а еще он заявил, что обязательно надо купить бокалы, потому что: «Ну кто же пьет шампанское из стаканов?» И все время он говорил со мной. Описывал праздничный город, снег, падающий с неба, толпы горожан, гирлянды в окнах.

Его телефон постоянно звонил, его поздравляли с наступающим новым годом, обсуждали какие-то дела, и в конце концов он выключил его. Мне позвонила соцработник, тоже поздравила и, выяснив, что помощь ее не требуется, радостно отключилась.

Давно мне не было так хорошо, я чувствовал снежинки, падающие на лицо, и крепкие пальцы, держащие за локоть. Казалось, что впереди ждет что-то невероятное, волшебное. Невозможное. И хотелось смеяться.

Мы вернулись домой, когда уже совсем стемнело. Возле самого дома Пашка купил маленькую елку, заявив, что это обязательный атрибут нового года. Она пахла так изумительно — детством и праздником. Я вспомнил, что так пахли елки, которые каждый год приносил домой папа. От этих воспоминаний слезы навернулись на глаза, и я уткнулся носом в колючие ветки, пытаясь скрыть их.

А Пашка обнял меня, видимо все поняв.

Дома он устроил предпраздничную суету, говоря, что все должно быть по правилам. А потом мы целовались, и я шептал ему на ухо, как я хочу его. И он наглядно показал, что неприятный процесс подготовки к сексу может быть очень интимным и взаимно возбуждающим. И снова я выгибался в его руках, чувствуя его губы на своем теле. Обхватывал его ногами, стараясь прижаться посильнее и не желая никуда отпускать, стремясь стать с ним одним целым. И такое блаженство было принадлежать ему, чувствовать его всего. И я задыхался от эмоций и удовольствия, метался под ним, бормоча какие-то глупости…

Мы лежали, выравнивая дыхание, нежно касаясь друг друга, когда Пашка вдруг подскочил с кровати.

— Блин! — завопил он. — Чуть не проспали! — Он заметался по квартире, роняя что-то, сделал радио громче, и я услышал праздничное поздравление президента. — Держи. — Пашка сунул мне в руки купленный сегодня бокал с шампанским. — Успел, — выдохнул он, устраиваясь рядом.

По радио зазвучали куранты. Пашка шепнул мне, чтобы я загадывал желание, и звякнул своим бокалом об мой.

— С Новым годом! — прошептал он. — С Новым годом, мой хороший.

— С Новым годом! — Я неловко повернулся, прижимаясь к нему, и расплескал шампанское. И застонал, когда он принялся слизывать его с меня.

— Самый лучший Новый год в моей жизни! И ты в качестве новогоднего чуда! Желание успел загадать? Я теперь точно знаю, что они сбываются. Надо только очень сильно хотеть!

— Я уже несколько лет хочу только одного — восстановить зрение…

— А это возможно? — Пашка отстранился от меня.

— Ну да, только очень дорого. В Германии и в Израиле делают такие операции… У меня осталось немного денег от размена родительской квартиры и…

— Обязательно восстановишь! Я помогу. Обещаю.

И мне очень хотелось поверить ему, поверить в то, что чудеса в самом деле бывают. А пока мы снова целовались под грохот праздничных фейерверков за окном, и из радио лилась последняя песня «Мельницы»:

«Ничего не останется от нас,
Нам останемся, может быть, только мы,
И крылатое бьется пламя меж нами,
Как любовь во время зимы».

— Прямо про нас, правда? — шепнул Пашка, прислушиваясь.

Полгода спустя

Последний виток бинтов упал с моего лица, я открыл глаз и снова зажмурился от яркого света.
Операция прошла успешно, об этом мне сказали еще три дня назад, и вот сейчас можно было снять повязку.

Все расплывалось, но доктор поспешил успокоить меня, что это временно и окончательно зрение восстановится дней через семь. Не на сто процентов, но даже сейчас я уже различал проем окна, две фигуры в белых халатах, собственную руку...

— Поздравляю! — раздался знакомый голос, и Пашка поцеловал меня в губы.

Он организовал все это. Поездку в Германию, операцию, лучших хирургов — и теперь целовал меня, ничуть не смущаясь присутствия доктора.

Я попытался отстраниться, очень хотелось увидеть его наконец-то. Все плыло, но я смог разглядеть темные волосы, овал лица, красную футболку под белым халатом. Задыхаясь от эмоций, я протянул к нему руки и коснулся щеки.

— Я вижу, — срывающимся голосом прошептал я. — Вижу тебя!

— Это здорово! — Он снова жадно поцеловал меня. — А у меня для тебя сюрприз! — заговорщицки произнес он, оторвавшись от губ, и сунул мне в руки толстый глянцевый журнал.

Я с непониманием попытался рассмотреть его, но увидел только серый прямоугольник с неясной фигурой.

— Это ты, — пояснил Пашка. — Помнишь, я уговорил тебя на фотосессию? Всем так понравилось, ты тут такой брутальный мачо, что без разговоров на обложку взяли. Ну, у тебя будет еще возможность насладиться.

Доктор оттеснил от меня Павла, приподнял мое веко, посветил в глаз фонариком, с явным удовольствием констатировал, что все в порядке. Посоветовал ограничить пока физические нагрузки и вышел из палаты.

— Как думаешь, — задумчиво протянул Пашка, усаживаясь рядом со мной. — Секс — это физическая нагрузка?

— Секс — это удовольствие и никакая не нагрузка. — Я рассмеялся. — А особенно секс с тобой!

Он тоже рассмеялся, крепко обнимая меня. А я, отвечая на его требовательные поцелуи, вдруг подумал, что желания, загаданные под бой курантов, и в самом деле сбываются…

---

Убить князя

Название: Убить князя
Автор: Мильва
Бета: Kaellig, Staisy, Deathless Gera и Люба
Канон: Ориждинал
Размер: миди 4264
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: юмор, стеб, псевдостилизация, сказка
Рейтинг: R
Краткое содержание: История профессионала, попавшего в экстремальные условия.
Примечание/Предупреждения: AU, нецензцрная лексика

Часть 1

Убийца прибыл к царскому двору под вечер и был удивлен шумной встрече. Привыкший быть незаметным и заходить к своим работодателям с черного хода, тайно, он оказался не готов к суматохе и беготне. Мало того что подвезли его к парадному крыльцу, так еще и встречающий его здоровый мужик зычным, явно командным голосом, перекрывая весь остальной шум, громко рявкнул:

— Господин убийца прибыл! Встречайте гостя! Столы накрывайте да баньку затопите!

От всего этого убийца растерялся. Ну где это видано, чтоб вот так встречали того, кому необходимо оставаться незамеченным, тайным…

А суета тем временем только усиливалась. Прибывшему услужливо помогли снять тяжелую собачью шубу и проводили в большую светлую комнату к накрытым столам.

— Я тут воевода, — обозначил свое звание мужик, встретивший убийцу, — Иван Федорович. — Он почесал затылок, явно что-то вспоминая, и, хлопнув себя по лбу, продолжил: — Сплоховал я, да? Сразу вот так всем рассказав, кто приехал? Ну да ладно, все одно сплетни уже с месяц по двору гуляют о новом царском убийце. Шила-то в мешке не утаишь… Прошу к столу. Перекусить извольте с дороги. Царь велел вас сразу к нему проводить, да великий князь к нему пожаловать изволил. Разговоры важные ведут. Тревожить не велено. Вы кушайте пока. — Воевода снова задумался, шевеля губами. — Ах да, — спохватился он, — звать-то вас как? Не орать же снова на весь двор, что убийца к царю прибыл…

— Стефан, — немного обалдев от этого монолога, представился убийца.

— Угу. Стефан. Степан по-нашему, значить, а по батюшке?

— Что по батюшке? — Убийца уже ничего не понимал.

— Ну, батю вашего как звали?

— Жан…

— Ну, значить, Степан Иванович. Добро пожаловать, что ли? — Воевода сноровисто разлил прозрачную жидкость из неведомо как оказавшейся у него в руках зеленой бутылки.

— За встречу! — он поднял чарку.

— Это водка? — решил уточнить Стефан.

— Обижаете! Это лучшая моя самогонка! На смородиновых почках настоянная!

Убийца посомневался, но решил выпить. С обычаями страны, где предстояло служить, он был знаком и понимал, что отказом может обидеть хозяев.

Самогонка растеклась по телу приятным теплом, ему тут же подсунули под руку тарелку с жареной рыбой, которой так приятно было закусить.

Потом воевода поднял чарку за знакомство, потом за удачу и здоровье. Зелье, нейтрализующее действие алкоголя, осталось у Стефана в карете, попросить принести свои вещи он все не успевал, и комната уже кружилась у него в глазах. Стало хорошо и тепло, и он уже не переживал, что встретили его неправильно, а тушеная утка была чудо как хороша…
Воеводе принесли еще одну зеленую бутыль, когда в трапезную вбежал мальчишка и истошно заорал:

— Убийцу к царю! Срочно!!!

— Это тебя, — воевода вдруг посерьезнел. — Иди, царь ждать не любит.

Стефан, пошатнувшись, встал из за стола и прошел за мальчишкой в царские покои.

Царь оказался нестарым еще мужчиной с седыми волосами, но молодыми задорными глазами. Он пронзил убийцу неожиданно тяжелым взглядом, заставившим того почти протрезветь. Сделал несколько шагов к окну и вдруг, резко развернувшись, ткнул в Стефана тяжелым посохом.

Рефлексы и выучка не подвели того. Он присел, уходя от удара, перехватил посох и дернул на себя. Посох царь не отдал, намертво вцепившись в него, и убийца отступил.

Поклонился, как положено, и застыл в ожидании приказа.

— Ну, неплохо, — констатировал царь. — Совсем неплохо, учитывая, что воевода успел тебя напоить. Значит так. Ко мне можно обращаться “ваше величество”, “царь”, можно и по имени. Знаешь, как меня зовут?

— Да, Николай Васильевич…

— Хорошо. Знаешь, зачем ты здесь?

— Уже не очень, — признался убийца. — Обычно я тихонько проникаю, незаметно убиваю и исчезаю… А тут меня встречают как дорогого гостя, заводят с парадного входа, за стол сажают, трезвонят всем о моем ремесле…

— Ну привыкай, — усмехнулся царь. — Это Руссия. Тут все становится известно всем задолго до события. Ты мне вообще-то не нужен. — Стефан приуныл, представив обратный путь по заснеженным просторам, а царь тем временем продолжал: — Но мне по статусу положен придворный убийца. А то у всех есть, а у меня нет. Негоже. Теперь к делу. Сейчас сюда вернется мой брат, великий князь Александр Васильевич. Ты в его тереме поживешь, пока твой достраивают. И да. Князя ты должен убить. Причем так, чтобы никто не догадался, что это убийство. Сумеешь?

Стефан кивнул. Замаскировать убийство под случайную смерть — это просто. Он пятнадцать лет постигал эту науку.

— А пока, — почесал в затылке царь, сдвигая корону на лоб, — назначу-ка я тебя сотником. Воевода славный парень, отличный воин, и дружина его уважает, но вот только войны давно не случалось. Подраспустились ратники. Усилить тренировки надобно. Ты ведь это умеешь?

Стефан снова кивнул. Сотник так сотник. А со стратегией, тактикой и воинским каноном он был знаком на собственной шкуре и не прочь был познакомить с ними еще кого-нибудь.

— Когда приступать?

— Ты отдохни с дороги, в баньке попарься, а завтра с утра дружина будет построена.

Стефан в голове уже прикидывал, с чего начать тренировки, когда дверь в царские покои с грохотом отворилась и в нее ввалился здоровый черноволосый мужик, державший в руке соболью шапку. Замер на пороге, оценивая ситуацию, и зычным басом, наставив на царя указательный палец, заявил:

— Ну что? Решился все-таки, старый хрен?

— Веди себя подобающе, — устало одернул его царь. — Новый человек при дворе, что подумает-то про нас?

— Это не человек! — Обличительный палец переместился с царя на Стефана. — Это убийца! По мою душу? Признавайся?
— А может, и по твою! — заорал царь. — Достал ты меня! Жениться на Настьке не хочешь, развратничаешь, бухаешь с воеводой! Давно тебя, ирода, извести надо!

— Так изводи! Хули письку мнешь?

— Так и изведу. Убийцу, вишь, из-за моря выписал. Хана тебе, князюшка. И земли твои к короне отойдут.

— Так тебе моих земель недостает, тварь ты венценосная?

Стефан сжался в углу, ожидая, что сейчас эти двое поубивают друг друга без его участия, но…

— Наливай давай. — выдохнув, выдал князь. — А то хули я приперся и трезвый еще до сих пор?

— Много чести поить тебя. — проворчал царь. — Дома бухать будешь. Стефан, тьфу, Степан Иванович у тебя погостит, пока его терем достраивают.

Стефан обалдел. И этого красавца, царского родственника, ему предстоит убить? Ну, работа есть работа.

— Ты, — рявкнул Стефану князь. — За мной иди. Надеюсь, у тебя быстро получится меня извести. — Он широким шагом направился к выходу из покоев, не глядя, следует за ним убийца или нет.

— Стефан, ты с воеводой больше не пей, — в спину новому сотнику последовало царское указание. — Он, таких как, ты, десятерых перепьет и не поморщится.

Князь размашисто шагал по царскому терему, всем собой выражая недовольство. Убийца тенью следовал за ним. По мере удаления от царских покоев шаги князя становились мягче, плечи опускались, он выдохнул, оглянулся и, заметив следующего за ним навязанного гостя, остановился и подождал его.

— Ты не бойся, — попробовал успокоить он его. — Мы с братом постоянно орем друг на друга. Ну да пообживешься, привыкнешь. Он приказал тебе извести меня?

Стефан кивнул, и подумал, что этот жест уже скоро войдет в привычку.

— Тайное убийство?

Стефан дернул плечом, не отрицая и не соглашаясь.

— Ну, завтра отдохнем, да и тебе дружине надо план тренировок выдать, а после я на вепря охоту устраиваю. На охоте несчастный случай, совсем ведь не сложно подстроить? Да не переживай ты так. Брат постоянно меня извести пытается. Но как-то не складывается…

Убийца уже не знал, как реагировать. Все это было для него дико. И заказчик, не скрывающий своих намерений, и жертва, знающая, что должна погибнуть, и спокойно реагирующая на это. Что думать, он уже не знал и решил действовать по ситуации.

В княжеский терем они приехали уже заполночь. Карета, в которой Стефан прибыл ко двору, уже стояла у крыльца, и возле нее суетились слуги, разгружая ее.

Убийца прошел вслед за хозяином, задержался на пороге, вдыхая незнакомый запах дыма, терпких трав, сухого дерева и огня, и внезапно понял, что оказался дома. И ему вдруг разонравилась его профессия. Он не хотел убивать этого сильного красивого мужика. Он хотел остаться тут и жить. Жить нормальной жизнью. Тренировать дружину. Пить по праздникам с воеводой. Ездить на охоту и никого не убивать…

— Проходи, — подтолкнул его в спину князь. — Слуги сейчас покажут твои покои. Баня натоплена, если хочешь, помойся. Если хочешь есть, прикажи. Подадут.

Баня Стефану понравилась. Он прогрелся, намылся, завернулся в чистую холстину, поданную слугой, и собирался уже идти спать, когда услышал шум в трапезной. Осторожно ступая, он неслышно прокрался и застыл.

Несмотря на глухую ночь в гости к князю пожаловал воевода. Он стоял посреди комнаты и требовал выпить за своего нового сотника. Князь вяло отнекивался, но видно было, что перед напором воеводы ему не устоять.

Наконец, громко хлопнув в ладоши, он приказал слугам накрывать на стол и уселся за него, устало подперев голову рукой.
Мозг Стефана на создавшуюся ситуацию реагировал однозначно: отличный случай подлить князю отраву. Доказывай потом, от чего тот помер. От несвежей солонины, некачественной самогонки или вовсе с перепоя… Стефан метнулся к себе, надел чистую одежду и вышел в трапезную, скрывая в отвороте рукава пузырек с ядом.

Воевода, заметив его, обрадовался как родному. Заорал что-то восторженное и налил из бутыли в кубок. Себе, князю и Стефану. Князь энтузиазма воеводы не поддерживал. Но и выгонять того не собирался. Недовольство выражал, дергая уголком рта, но не более. Первый кубок воевода опрокинул за нового подчиненного. Попытался встать, чтобы налить еще, но пошатнулся, и тут Стефан понял: вот он, шанс! Поддержал Ивана Федоровича за локоть, сам разлил из бутылки по кубкам, не преминув в княжий плеснуть яда, а слуги уже несли кислую капусту, печеного поросенка, отварную картошку, копченый окорок и всякую другую снедь.

— Из моих саней еще бутыль несите! — пьяно приказал воевода. — Эта, ик, уже кончилась.

Князь одним махом, не поморщившись, опрокинул чарку. Закусил капусточкой и вроде повеселел.

Стефан тоже выпил. Заел ветчиной и стал следить за князем. Яд, который он влил в его кубок, действовал не сразу. Сначала он вызывал сонливость, а уже потом паралич сердечной мышцы.

Князь вяло ковырял ножом кусок окорока и пил. У воеводы в санях оказался нескончаемый запас зеленых бутылок с самогоном. На березовых бруньках, на можжевеловых ягодах, целебный — на зверобое. И чистый как слеза, сквозь угли процеженный.

Воевода пил и веселился, строя планы по перевоспитанию дружины вместе со Стефаном. Князь мрачнел, опрокидывая чарку за чаркой, Стефан следил за ним.

Выпив очередной кубок, воевода затянул песню и вдруг рухнул под стол.

— Ну все, кончилось веселье, — констатировал князь, хлопнул в ладоши и, не глядя ни на кого, удалился.
Слуги привычно подхватили пьяного воеводу, завернули того в шубу и покинули княжеский терем.

Часть 2

Наутро Стефан из своих комнат выходить не торопился. Ждал, когда заголосят о безвременной кончине князя и суетиться начнут. Ждал-ждал и дождался…

— Какого хуя ты спишь еще? Тебя дружина уже ждет. Пиздуй уже, сучий потрох. — От мощных ударов, дверь в покои Стефана содрогалась, но пока еще держалась. — У меня башка с утра болит, что пиздец, — продолжал орать князь. — Марфа! Рассолу мне и щей кислых! Чем вчера этот хуй поил нас? Степка, слышь, вставай. Или тебе тоже плохо?

Стефан торопливо оделся, открыл дверь и нос к носу столкнулся с растрепанным князем. Тот был бледен, лохмат, но на покойника никак не походил. Ну, или на очень буйного покойника. Дворовая девка поднесла Александру Васильевичу крынку с мутноватой жидкостью, которую тот выхлебал с явным удовольствием.

— Ты как? — Князь подпер плечом косяк и сжал плечо Стефана. — Нормально себя чувствуешь? А то воевода вчера такой бурдой нас напоил, что я чуть не помер…

Убийца охнул. Твердая рука на плече была лишней. Вот совсем. Почему князь не умер, он не понимал.

— Нормально, — только и смог пролепетать он. — Есть очень хочется…

— Счастливчик. Мне в рот кусок не лезет. Ну иди, завтракай. А потом дружину дрючить. Сани перед крыльцом уже стоят…

Стефан ужаснулся своей профессиональной непригодности. Яд, который он добавил за ужином князю, должен был нежно и бесповоротно отправить Александра Васильевича на тот свет.

Завтрак убийцу поразил. Стол ломился от лакомств, почти как вчера вечером. И творог, и сливки, и сушеные фрукты. Три вида каши источали неземной аромат. И все такое вкусное… Стефану редко удавалось поесть всласть. В процессе обучения кормили так, чтоб только обучаемые не сдохли, а в дороге тоже только иногда удавалось поесть в хорошем трактире.

Поэтому кашу грешневую со сливками и сушеным виноградом он умял за обе щеки, улыбнулся прислужнику и спросил кофию. Тот растерялся, уронил чашку с полотенцем и убежал.

— Ну что ты моих слуг пугаешь? — Раскатистый бас князя не смутил Стефана. Он обернулся и попытался улыбнуться.

— Я не пугаю. Все очень вкусно…

— А кофий кто запросил? Этот напиток только при дворе подают. По большим праздникам, да и то не всегда.
Кофе Стефан привык пить постоянно. Как бы ни был беден орден, где его воспитывали, но кофе к завтраку подавали всегда. Черный, крепкий напиток, дарящий энергию на весь трудный день.

— А, эм… ну кашу запить… надо же чем-то…

— Чаю подать сюда! Ща подадут, - успокоил его князь. - Чай у нас ароматный, собранный девицами летом на отрогах южных гор.

Чай оказался очень вкусным, но не смог заменить кофе. Убийца встал из-за стола, с тоской посмотрел на не умершего почему-то ночью князя и метнулся к саням, давно стоящим у крыльца.

***

Три сотни молодцев ждали нового командира. Они стояли боевым порядком и тихонько пересмеивались, обсуждая вчерашние новости.

Воевода с важным видом прохаживался перед ними, демонстрируя разворот плеч, красивую кольчугу и молодецкий взгляд.
Стефан вылез из саней, путаясь в несоразмерной шубе, навязанной ему князем, запнулся о полу, вызвав недобрые усмешки в строю. Скинул неудобную одежку с плеч, оставшись только в своем тренировочном обмундировании, то есть в свободных штанах и рубахе, перехваченной в талии широким поясом. Рядом со статным воеводой худенький Стефан без доспехов и шубы выглядел… несолидно.

Иван Федорович честь по честь представил ратникам нового сотника, объяснил громовым голосом, кто тут главный. И… удалился.

Шестьсот глаз взирали на Стефана. А тот решил проверить подготовленность войска стандартным марш-броском.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, он неожиданно громко рявкнул: «А ну за мной, служивые!» и сам побежал по санной колее. Экономно подбирая ноги и не тратя дыхание.

Дружина неслась за убийцей, прокладывая новую дорогу. Пыхтя и отдуваясь, стараясь угнаться за новым командиром. Они очень усердствовали, но не успевали, катастрофически не успевали. В итоге, обежав царский терем, Стефан застыл на плацу, поджидая войско. Слугу с шубой он заметил заранее, но сделал предупреждающий жест рукой, и тот отступил.
Дружина, злая и запыхавшаяся, подтянулась позже. Растеряв боевой порядок, она стаскивалась обратно на плац.

— Нихрена вы не стоите, воины, — крикнул Стефан. — Пару ми... эм, верст пробежали, и все? Устали? Давайте-ка еще пять кругов, потом...

— А кто сказал, что тебя, собака иноземная, кто-то слушать тут будет? Воеводу мы все уважаем, и в бою с ним были, и мужик он видный, а тебя я соплей перешибу и не замечу! — раздалось из рядов отдыхивающихся воинов.

— Ну попробуй, — находя глазами говорившего и усмехаясь, предложил Стефан.

— А и попробую, чтоб неповадно было рот раскрывать. — Здоровяк в кольчуге вышел вперед. Помялся и подошел вплотную к убийце, занес руку и...

Стефан, присев, ушел из-под удара, прокатился в ноги, пнул в кольчужную спину и уселся на нее сверху, заламывая руку.

— Еще желающие есть?

Желающих не нашлось, на тощего, но жилистого Стефана, с легкостью завалившего их товарища, стали смотреть с бОльшим уважением. Во всяком случае, из строя больше никто не возникал и приказы выполняли беспрекословно.
Закончилась тренировка, когда на плац прибыли царские сани и Стефана пригласили отобедать во дворец.

— На сегодня все, — бросил он тяжело дышащим дружинникам. — Завтра с утра продолжим.

***

Вечером этого дня Стефан засел за свои записи, собираясь разобраться, почему не сработал проверенный яд. Через час изучения рецептов и инстукции убийца пришел к выводу, что то количество крепкого алкоголя, которое вчера влил в себя князь, не то нейтрализовало действие отравы, не то ускорило ее вывод из организма - в общем — ядами в этой стране он решил больше не пользоваться.

Жизнь постепенно входила в колею. Терем нового царского сотника неторопливо строился, дружинники тренировались, князь ругался с царем, воевода пил.

Часть 3

В последний зимний месяц, когда сугробы в лесу достигали уже коням до брюха, князь решил организовать давно ожидаемую охоту на вепря.

В этот раз убийца решил подготовиться получше, досконально изучив все, что будет происходить, и даже набросал план местности.

Князь предпочитал охотиться на вепря с копьем. И поразмыслив, Стефан решил, что если тот свалится с коня прямо на пику, то никто придраться не сможет. Осталось дело за малым — добыть копию княжеского копья без древка, чтоб сподручнее было его прятать.

С этим ему неожиданно помог воевода, у которого была огромная коллекция оружия — и самого современного, и древнего. Как истинный коллекционер, он любил хвастаться ей всем, кто проявлял интерес, и Стефан часа два ходил за ним по большому помещению, увешанному самым разнообразным оружием.

Оружие, несмотря на профессию, Стефан не любил. Для него оно было инструментом, а не предметом восхищения. Копье, как у князя, у воеводы нашлось. И убийца без особых проблем завладел им.

***

Княжеская охота поражала размахом . Человек сто нарядных мужиков на не менее нарядных конях хвалились друг перед другом удалью и статью. Егеря трубили в рога и с трудом сдерживали своры. В такой толпе убийце не составило труда тихонько скрыться и устроить засаду в лесу. Князь, как ему удалось выяснить, всегда охотился один выходя на зверя и убивая его. Это всем было известно и никто не рисковал напрашиваться ему в компанию.

Стефан легко бежал по лесу, несмотря на глубокие сугробы. Куда егеря загонят вепря для князя, он сориентировался и спешил оказаться на позиции раньше него.

Узкая тропинка вела в распадок, убийца уже начал присматривать место для засады, когда из лощины на него вылетел вепрь. К такому убийца был не готов. Зверь был огромен и явно взбешен. Загребая копытцами рыхлый снег, он остановился, заметив Стефана, тяжело поводя боками и глядя на того налитыми кровью маленькими глазками. Желтые клыки торчали из пасти на снег с них падала слюна.

Против такого зверя с наконечником копья шансов у Стефана практически не было, он попятился и тут вепрь рванул вперед. Дальнейшие события произошли практически одновременно: Стефан попятился, доставая свое оружие, вепрь сделал рывок, из распадка на взмыленном коне вылетел князь и пригвоздил зверюгу к земле огромным копьем, соскочил с коня и только после этого обратил внимание на Стефана.

— Ты рехнулся — на вепря с такой железкой ходить? — рявкнул он, заметив наконечник в руках у того. — Он бы задрал тебя и не заметил.

Стефан в этом уверен не был, все-таки подготовка у него была серьезная, но разубеждать князя не стал.

— Придурок, — продолжал князь. — Тут что-то посерьезнее твоей тыкалки надо. — Он пнул тушу и, легко выдернув копье, сунул его в седельную кобуру, потом взвалил тушу на плечи, мотнул Стефану головой, приглашая следовать за собой. Конь уныло замыкал эту процессию.

Так они и вернулись к охотничьему домику, вызвав общее восхищение, а у Стефана сорвалась вторая попытка убить князя.
Убийце все больше нравилось жить в этой спокойной стране. Дружинники приняли его и с удовольствием тренировались по его системе, оценив ее эффективность. Воевода тоже не мог нарадоваться новому подчиненному, свалив на того большую часть своей работы.

***

Царь Стефана с убийством князя не торопил, да и другой работы не давал, подтверждая свои слова о ненужности его профессиональных навыков. Того это совсем не расстраивало. Но единственное царское поручение он считал выполнить делом чести. Чего только он не предпринимал.

Князя или ничего не брало, или попытки не удавались по не зависящим от убийцы причинам.

Апогеем стала имитация нападения разбойников при посещении дальнего гарнизона, куда Стефан с князем ездили на инспекцию. Убийца хотел перебить сопровождающих их слуг, тихонько пырнуть князя в живот ножом, устроив все так, будто на них напали, и нанеся себе несколько ран, вернуться в столицу, но настоящие разбойники внесли коррективы и в этот план, напав на княжеский обоз. В результате банда была уничтожена, князь со Стефаном получили пару синяков, а одному из слуг отрубили ухо…

После этого случая Стефан прекратил попытки убить князя. Он по-прежнему жил в его тереме, в ожидании постройки собственного, бегал по утрам с дружиной, иногда пьянствовал с воеводой и подумывал об отъезде, считая себя бесполезным неудачником.

***

На мысль о самоубийстве его натолкнула повесившаяся в лесу девица. Ту снасильничал заезжий купец и отказался после жениться. Купца кастрировали и повесили за ноги помирать, девицу похоронили, а Стефан решил, что позора князь может не пережить. Он был таким, настоящим мужиком. Правда, жены у него не было, да и дворовых девок он в спальню не таскал. Поэтому убийца решил, что если изнасилует князя и позволит расползтись слухам, то тот, не выдержав позора, убьет себя сам…

План он решил не разрабатывать, помня о печальной судьбе предыдущих. В идеале, конечно, нужно было чтобы их застали в самый [не]подходящий момент, но тут он решил положиться на случай. Он дождался ночи, на всякий случай выпил зелье, увеличивающее мужскую силу, и, глядя на удалившегося в опочивальню князя и захлопнувшуюся за ним дверь выждал для верности некоторое время и тихонько проскользнул вслед за ним.

Александр Васильевич спал, раскинув руки. И проснулся, когда Стефан оперся коленом на кровать. Проснулся и, улыбнувшись, прошептал:

— Ну наконец-то ты пришел. — Он дернул убийцу за руку и прижал к себе. — Смотришь на меня тоскливо, да все решиться не можешь. — Он крепко поцеловал Стефана в губы. — Хороший мой, — шептал он, продолжая целовать его, — желанный, как же я ждал тебя, думал, что не придешь уже.

Убийца был знаком с разными техниками секса. Он мог удовлетворить в постели как женщин, так и мужчин, но того, что происходило с ним сейчас, он не испытывал никогда. Сильные руки князя, пробравшиеся под рубаху, пробуждали в нем какое-то неизведанное ранее желание, удовольствие и возбуждение, а губы заставляли захлебываться воздухом от новых эмоций. Он уже забыл, зачем пришел, отдавшись этим рукам и губам, сам обнимая в ответ и стараясь прижаться покрепче, ловя поцелуи и целуя в ответ. Стефан и не подозревал раньше, что секс может доставлять такое удовольствие. На тренировках все было… технично, что ли. А тут… горячее тело, сильные мышцы под пальцами, ласковый шепот. Он в очередной раз задохнулся и со стоном попробовал отстраниться.

— Что не так? Я сделал тебе больно?

Что не так, убийца объяснить не мог. Не так было все, но не получалось не то что слова подобрать — собственное имя вспоминалось с трудом, и он помотал головой, потом кивнул, улыбнулся и снова отчаянно приник к губам князя. Тот, наверное, понял все, потому что движения его стали мягче и вместе с тем откровеннее. Он целовал острые плечи, с удовольствием проводил руками по сильной спине, останавливаясь у самых ягодиц и снова поднимаясь вверх, к шее и ключицам. Стефан не знал, что делать, и можно ли это делать, и, наверное, разрешение надо спросить… Он открыл рот, передумал, мазнул губами по сильному плечу и решительно двинулся руками вниз, туда, где было горячо и твердо. По гладкой коже живота, к легким портам. Завязки оказались непреодолимым препятствием, и несколько раз дернув за них, Стефан застонал от бессилия, и князь резким движением руки под треск мешающей ткани избавился от последней преграды.

— Да, мой родной, — гортанно выдохнул он, почувствовав длинные пальцы на своем члене.

А Стефан позабыл все, чему его учили и как нужно действовать в такой ситуации. Какие-то древние инстинкты и безмерная нежность к этому человеку подсказывали ему, что делать. Он легко пробежался пальцами по горячей восставшей плоти, несильно сжал и снова задохнулся от того, что творили настойчивые руки князя. Задохнулся, но ласку не прекратил, только движения стали отрывистее, резче, а под зажмуренными веками вовсю полыхало белым удовольствие, которое, наконец-то полыхнуло яркой вспышкой, разливаясь блаженством по всему телу.

— Еще, — слилось общим стоном и пролилось перламутровыми каплями оргазма.

— Никогда, — начал князь…

— Никогда, — шепотом ответил ему Стефан.

— Чего никогда? — Александр повернулся на бок и, подперев голову рукой, уставился на своего убийцу.

— Никогда мне не было так хорошо, — еще ловя белые всполохи удовольствия под веками, ответил Стефан. Прижался щекой к крепкому плечу и замер, про себя думая, что теперь можно и умереть.

— Ты в первый раз, что ли?

— Нет. И именно поэтому хочу, чтоб ты взял меня. Ведь задание я не выполнил, и царь это скоро поймет, — торопливо говорил Стефан, щекой стараясь попасть под ласкающую руку. — Поэтому, возьми меня сейчас. Я очень…

— Погодь. Давай охолонем немного. Поговорим...

Стефан не знал, о чем разговаривать, и зарылся носом в княжескую подмышку, а тот продолжал выяснять отношения:

— Ты когда меня изводить-то будешь? Я устал уже ждать.

— Да я постоянно пытаюсь… Не получается… — Стефан передернул плечами, пытаясь пристроить на нужное место княжью ладонь. — Говорю же — не справился…

— А ты пытался?

— Много раз. — Стефан устало положил голову на подушку. — Ничто тебя не берет, князюшка…

— А в постель ко мне зачем пришел? Особый способ убийства? Залюбить до смерти? Ну, почти получилось...

А Стефана пробила дрожь. Он вдруг представил, что убил князя. И этот сильный, красивый мужик уже никогда не сможет его обнять или послать нахуй и вообще будет просто лежать, холодея…

От этого ему самому стало холодно и плохо, а князь, видно, поняв, обнял его покрепче и не словами — действиями объяснил: все будет хорошо. А потом рассказал, что баб на дух не выносит. И что любиться с ними пробовал, да ерунда одна получалась:

— Ну прикинь, — сжимая Стефана так, что у того трещали ребра, — жаловался князь. — Я ее обнимаю, она пищит. Целую — верещит, жалится, что следы останутся. То у них голова болит, то живот, то вообще все не так. С мужиками проще. А уж как тебя я ждал…— Сильные руки сжали ягодицы. — Красивого, сильного и моего… убийцу.

— Меня царь со двора погонит…

— Да нихуя он не погонит. Ты ему для статуса нужен, а меня извести… Я же заговоренный. Моя матушка, третья жена нашего батюшки, ведьмой была и заговорила меня при рождении от смерти глупой да преждевременной. Царь не верит в это и проверяет постоянно… Ты, главное, попыток не прекращай. Последняя мне, кстати, особенно понравилась. Может, еще разок попробуешь, для верности? Глядишь, лет через тридцать-сорок и вгонишь меня в гроб…

---

Земляника в ноябре

Название: Земляника в ноябре
Автор:Мильва
Бета: Касанди
Размер: миди 10145 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, мифические существа, мистика, экшн, POV.
Рейтинг: R
Краткое содержание: По берегам Озера бродит его Хранитель, следит за серыми камнями и рыжими соснами. А юный Целитель, один раз упавший в его воды, не может уже не вернуться на родные берега...
Примечание/Предупреждения: Смерть второстепенного персонажа.



Часть 1


Жара. Мы с мамой собираем землянику. Я ее сразу ем, а мама складывает в ладошку и, когда набирается побольше, подзывает меня и высыпает теплые ароматные ягоды мне в рот. Я жмурюсь от удовольствия. Так вкусно! Вкуснее, кажется, нет ничего!

Это, пожалуй, одно из самых счастливых моих детских воспоминаний. Отцу на работе вместо путевки к морю досталась поездка на это озеро. И он ругал начальство и какой-то непонятный профсоюз. Потом мы долго ехали на поезде, потом на машине. Но все это я помню урывками: верхняя полка, яйцо, которое надо есть, машина, приятно пахнущая бензином. А землянику запомнил так четко, как будто только вчера ее ел.

Огромное озеро, яркое небо и жара. Земляника, растущая на берегу возле леса.

Еще очень хорошо запомнился водитель, который вез нас от вокзала. Он хохотал, объезжая ухабы, и приговаривал: «Погодка — блеск! Но рыба клевать не будет!»

Все казалось огромным, каким-то прозрачным и нереальным. И синее, безбрежное озеро, и серые, горячие от солнца камни на берегу. И деревянный настил или мостик, уходящий далеко в воду. К нему подплывали на лодках рыбаки, и мы с мамой ходили смотреть на улов. Так мама говорила: «Пойдем посмотрим улов». И мы осторожно шли по серым, нагретым солнцем доскам и рассматривали серебристую рыбу на дне лодок. Мне хотелось заглянуть в прозрачную воду. Там, под водой, росла трава и мелькали серыми тенями мальки. Но мама не разрешала мне подходить к краю. «Ты упадешь, — говорила она, — а тут глубоко». Как же это глубоко, думал я. Вот же дно, близко. Хорошо видно.

Отца в этой поездке я почти не запомнил. Он уходил рано утром, пока мы еще спали, и возвращался вечером. Приносил рыбу. Которую надо было почистить и которую очень вкусно жарила мама.

А мы ходили гулять, сидели на теплых камнях, купались. Несмотря на жару, вода была холодной, и долго поплескаться не получалось. Я выбирался из озера, дрожа бежал к маме, и она заворачивала меня в полотенце, прижимая к себе, согревая. И было так хорошо и уютно.

Но все это помнится урывками, скорее даже образами.

***

Я стою на самом краю деревянного мостика и пытаюсь разглядеть что-то очень интересное на дне. Там, под водой, лежит что-то блестящее, но из-за легкой ряби на поверхности плохо видно, что это. И я подхожу ближе к краю, наклоняясь все ниже.

А в следующее мгновение лечу вниз и оказываюсь с головой в воде. Дна нет, плавать я не умею. Отчаянно молочу руками, но вода попадает в нос, и курточка становится жутко тяжелой, и ухватиться не за что… И сил не осталось. Вода заливает глаза, рот и нос. Не вздохнуть, и я тону, успев еще увидеть солнце через толщу воды…

Я не понял, что произошло, но пришел в себя, сидя на теплых досках. Отчаянно кашляя и отплевываясь. Из глаз катились слезы, и было очень холодно.

— Пришел в себя? — раздалось из-за моей спины. — Зачем ты полез в Озеро?

Я оглянулся и увидел высокого мужчину. На серые доски с него стекала вода.

Всхлипнув, я расплакался от пережитого. В горле саднило, в носу было противно от воды, и слезы сами текли из глаз.

— Испугался? — Мужчина присел рядом и потрепал меня по голове. — Не подходи больше к краю один.

Он провел руками по моей одежде, и она высохла. Легко прикоснулся пальцами ко лбу, и неприятные ощущения исчезли.

От удивления я перестал плакать и, открыв рот, уставился на моего спасителя. Он улыбнулся мне, снова потрепал по волосам, помог встать и подтолкнул в спину.

— Беги. И не падай больше в воду…

Я сделал несколько шагов, обернулся, но никого не увидел. Он исчез. Только мокрые доски напоминали о произошедшем. Я моргнул и со всех ног кинулся к берегу.

Все это я помню тоже очень ясно. И прозрачную воду, заливающую глаза, и панику от невозможности вздохнуть, и мокрые штаны, облепившие ноги.

И ярко-синие глаза того, кто спас меня. Больше ничего о нем я не помню. Только глаза.

Как и почему я оказался на мостках один, забылось, а глаза помню.

Маме я, наверное, ничего не рассказал. Во всяком случае, меня не ругали за самовольную отлучку и нарушение запрета.

А потом все кончилось. Погода испортилась, пошел дождик, и озеро из синего стало серым. И мы поехали домой. Обратную дорогу я тоже помню плохо. Перестук колес и тихий мамин голос, читающий мне книжку. Вот, пожалуй, и все.

Остаток того лета мы, кажется, провели в городе. Гуляли в парке, кормили булкой уток и голубей.

Отец уходил на работу, и его очень часто не было дома. Потом началась осень, а за ней зима, и мама по утрам отводила меня в детский сад. А вечером забирала домой, и мы сидели с ней рядом на диване. Мама вязала крючком маленькие носочки и кофточки из разноцветных ниток, обнимала меня, целовала в макушку и все говорила, как здорово будет, когда родится моя сестра.

Какая сестра, не понимал я. Зачем? Нам же так хорошо…

***

На Новый год мне подарили велосипед, и я был счастлив и хотел, чтобы скорее наступило лето, — не терпелось погонять на нем по парку.

После Нового года в садик меня стал отводить отец. Мама почему-то все больше лежала на диване и с трудом передвигалась по квартире.

***

Громкие голоса в коридоре, тревожный свет пробивается под дверь в мою комнату. Мне почему-то страшно.

Я проснулся посреди ночи от топота и плача. Плакала, кажется, мама, и я перепугался, вылез из кроватки и долго не решался выйти из комнаты.

Звонок в дверь. Я выскочил в коридор. Мама растерянно улыбнулась. Отец, обнимавший ее за плечи, скользнул по мне взглядом. На пороге квартиры стояли два человека в белых халатах.

Я подбежал к маме и обнял ее.

— Тихо, мой хороший, — прошептала она. — Тише. Я только съезжу в больницу, а когда вернусь, познакомлю тебя с сестренкой. — Она снова улыбнулась и как-то сморщилась.

Отец подхватил меня на руки, мама погладила меня по волосам, поцеловала в макушку и вышла вслед за людьми в белых халатах.

Из больницы мама не вернулась.


Часть 2


Утром меня разбудил отец, но отвел не в садик, а отвез на метро к какой-то тетке, о чем-то поговорил с ней и уехал. Я запомнил только маленькую квартиру и большого серого кота. Тетка велела называть ее «тетей Надей» и все вздыхала и терла глаза.

Тетя Надя кормила меня сладкой, невкусной кашей, жидким супом с капустой и противной морковкой, разрешала играть с котом и называла бедненьким мальчиком. Я не понимал, что происходит. Очень хотелось домой, к маме, но отец не приезжал, и мама не приезжала, и приходилось есть кашу и играть с котом. Больше заняться было нечем.

Никто так и не приехал за мной. Через несколько дней тетя Надя помогла мне одеться и отвезла домой. Войдя в квартиру, я не узнал ее. Зеркало в прихожей было закрыто какой-то тряпкой. Исчезли мамины тапочки. И вообще исчезло все, что принадлежало маме: пестрый халатик из ванной, помада в розовом тюбике, корзинка с цветными клубками.

— Где мама? — спросил я.

— Мамы больше нет, — прошептал отец. — Иди в свою комнату, сын.

Я не посмел ослушаться, ушел к себе, с ногами залез на кровать и расплакался. Я так и заснул, не раздеваясь, свернувшись поверх покрывала и прижав к себе зайца, мою любимую игрушку, а ночью проснулся и побежал к маме. Я часто прибегал в родительскую спальню, увидев плохой сон, и мама всегда обнимала меня, гладила по голове и успокаивала.

В спальне на краю большой кровати, согнувшись и обхватив голову руками, сидел отец. Он поднял глаза, распрямился. Я несмело подошел к нему, а он вдруг обнял меня и прижал к себе.

— Ничего, — пробормотал он. — Ничего, справимся.

Это был, пожалуй, единственный раз, когда он обнимал меня.

***

И началась наша новая жизнь вдвоем. Отец почти не разговаривал со мной. Молча помогал одеться с утра, молча отводил в садик, а вечером так же, не говоря ни слова, приводил домой. По выходным мы иногда ходили гулять в парк и во время этих прогулок тоже не разговаривали. Он более-менее научился готовить, получалось у него не так вкусно, как у мамы, но все же съедобно. За столом я сидел один, сам мыл за собой посуду и уходил в свою комнату.

А потом мы переехали. И в школу я пошел уже в новом районе.

Это сейчас я понимаю, что отец убегал. Убегал от воспоминаний, от всего, что было связано с прежней, счастливой жизнью. А тогда…

Мама стоит на берегу пруда, улыбается мне и машет рукой, и я бегу, бегу со всех ног и никак не могу добежать. А мама все дальше, и сил не хватает, и дыхание сбивается, и сердце колотится.

Задыхаясь, я просыпался в слезах, вскакивал, чтобы бежать к маме, потом вспоминал, что ее больше нет. Плакал и снова засыпал.

Первый переезд я пережил легко. Ну, более-менее. Я все еще не мог привыкнуть, что мамы больше нет.

Новая квартира, первый класс. Начало какой-то другой жизни…

Отец отводил меня в школу, а домой я возвращался уже сам. Открывал дверь висящим на шее ключом. Разогревал суп. Обедал и не знал, чем заняться. Уроков нам не задавали. Телевизор смотреть не хотелось. И я сидел на кухне и рисовал в тетрадке. На бумаге в косую линейку появлялись образы мамы, такой, какой я ее помнил. Получалось плохо и не похоже. Я рвал и комкал свои рисунки и снова пытался рисовать.

Потом мне попалась книжка, не помню уже какая. И я понял, что могу, умею читать! С тех пор читал я постоянно. Читал все, что попадалось мне в руки. У нас почти не было книг, но мои одноклассники давали мне то, что было у них дома.

Детективы и научная фантастика, приключенческие романы и классическая проза… Я читал все и с удовольствием!

Буквы складывались в слова, слова — в предложения, предложения — в повествования. Книги уводили меня из серого, страшного, враждебного мира, погружая в иную реальность.

Я был мушкетером — храбрым и отчаянным. Я был первопроходцем, золотоискателем, космическим пиратом, ковбоем, следователем!

Мне все реже и реже стала сниться мама.

Когда я закончил первый класс, мы снова переехали. И я очень расстраивался оттого, что не увижу больше своих одноклассников и друга Мишку, с которым мы сидели за одной партой.

В новой школе у меня снова появились друзья, и я быстро привык к ним, а потом мы снова переехали… И фразу: «Познакомьтесь, дети, это Саша Ивлев. Он будет учиться в нашем классе» — я слышал за все время обучения раз десять, наверное, если не больше.

***

После того как я закончил четвертый класс, мы уехали из родного города. Но перед этим отец отвез меня на кладбище и показал серый камень, на котором было написано: «ИВЛЕВЫ Александра и Мариночка».

— Тут похоронены твоя мать и сестра, — объяснил он. — Прощайся, больше мы сюда не вернемся. — Отец положил рядом с камнем две белых розы и отвернулся, закрывая лицо рукой.

Я к этому времени уже стал забывать, как выглядела мама, все-таки я был очень мал, когда ее не стало. В памяти остались только тепло, смутные образы и та земляника, которую мы собирали на берегу.

***

Несмотря на постоянные переезды, а может, и благодаря им, учился я хорошо. Предметы давались мне легко. А из-за постоянной смены школ учителя не успевали начать относиться ко мне предвзято и оценивали только знания, а не хулиганские поступки или манеру одеваться.

Новый город оказался мрачным, дождливым и каким-то строгим. Я не мог оценить просторные набережные и редкие солнечные дни, золотившие купола и шпили.

Мне было плохо. Плохо от короткого дня, от ранней ночи и постоянного дождя, который, кажется, пропитал здесь все насквозь.

И снова книги пришли мне на выручку. Белоснежные вершины Кордильер, загадочные глубины океана, дождливый Лондон, мрачные средневековые замки и выжженные солнцем прерии снова заменили мне реальность.

В новом городе я пошел в пятый класс. Я уже привык быть один и не пытался заводить друзей, понимая, что в любой момент мы можем снова сорваться с места.

***

В седьмом классе я в первый раз попробовал возразить отцу, снова затеявшему переезд. Мне нравилась школа, в которой я учился на тот момент, нравились учителя и одноклассники.

Я наконец-то оценил прелесть этого серого города с короткими, зимними днями и прозрачными летними ночами. Мне не хотелось переезжать. Но отец только взглянул на меня и велел собирать вещи.

И в восьмой класс я пошел в другом городе.

***

Зеленые больничные стены расплываются, сознание мутится, дышать больно. Каждый вздох дается с трудом. Сердце колотится в ребра, как будто пытается выпрыгнуть. Страшно, очень страшно. Бред путается с реальностью, тело сводит судорога, и я проваливаюсь куда-то.

Мама стоит на берегу пруда, манит меня рукой. И я бегу к ней, бегу, плача и задыхаясь, отчаянно боясь, что она сейчас исчезнет.

Снова судорога, и я прихожу в себя, хватая ртом воздух.

— Мама, — шепчут пересохшие губы. — Мамочка!

Высокий мужчина, стоящий возле моей кровати, наклоняется ко мне, сильно стискивая пальцами щеки, заставляя открыть рот, и капает мне на язык что-то невыносимо горькое.

Я кашляю, а незнакомец проводит руками по моей груди — и становится легче дышать, сознание проясняется.

— Спокойно, все хорошо. Я успел вовремя, — шепчет он и заглядывает мне в глаза.

Я вздрагиваю: именно эти ярко-синие глаза я помню с детства. Именно он вытащил меня тогда из воды и исчез. И вот появился снова.

***

Новый город — на берегу огромного озера — оказался тихим, провинциальным и очень мне понравился. Он вызывал какие-то смешанные чувства покоя и — постоянства, что ли? Я уже не жалел, что мы приехали сюда.

Несмотря на гордое звание столицы республики, городок был небольшой, и, хотя мы продолжали переезжать с квартиры на квартиру, я наконец-то проучился в одной школе два года подряд. По-прежнему не заводя друзей, я все же общался со своими одноклассниками. Принимал участие в играх.

Тонкий, осенний лед. Хрупкий и прозрачный, как стекло. Бегать по нему так здорово! Опасно. Дух захватывает!

— Пацаны! Кто дальше?!

Лед трещит и проламывается подо мной. Неглубоко, но очень холодно.

До дома мне пришлось бежать в мокрой одежде. Отца не было. Его никогда не было днем дома. Я с начальной школы все делал сам. Вот и тогда, добежав до квартиры, я стянул мокрую куртку и штаны, повесил их сушиться, выпил горячего чая, пытаясь согреться… Отец так и не узнал, что случилось.

***

Я никогда не болел раньше. Ну, как-то так получилось. И, проснувшись на следующий день с тяжелой головой и усталостью во всем теле, я, не зная, как поступить, пошел в школу. Отца, как обычно, не было дома.

К четвертому уроку мне стало совсем плохо, и учительница русского отвела меня в медкабинет. Медсестра измерила мне температуру и с ужасом уставилась на градусник.

— У тебя сорок и два, — сказала она. — Как ты вообще на ногах держишься? Я скорую вызываю.

Приехавшие врачи недолго думая отвезли меня в больницу. Я к этому моменту уже совсем перестал соображать. Сознание туманилось. Хотелось лечь и закрыть глаза.

Мне было все равно, что положили меня в коридоре, лишь бы лежать. Все равно где. Вечером приехал отец, испуганно скользнул по мне взглядом и пропал. Не знаю, кому и что он сказал, но после его визита меня перевели в отдельную палату, а потом отвезли в пустой и холодный кабинет, сделали рентген и я услышал: «Двусторонняя пневмония».

Мне делали уколы и давали таблетки, но лучше не становилось. Температура не падала, и в груди все болело. Я постоянно то ли засыпал, то ли терял сознание. И бред путался с реальностью. Бредом был визит незнакомца с ярко-синими глазами или нет? Я не знаю. Но после этого я начал быстро поправляться, удивляя врачей.

***

Отец приезжал каждый день. Привозил яблоки и виноград. По-прежнему молчал и только смотрел с жалостью и страхом. Когда мне стало полегче, я попросил его привезти книжку. Не знаю уж, где он сумел добыть ее, но остаток моего пребывания в больнице я провел в Средиземье.

Пока я болел, наступила зима и городок весь оказался засыпан снегом. Выписали меня перед самым новым годом. Отец, как обычно, приехал в больницу, подождал, пока я оденусь, и повез домой. Все молча. Только по дороге, в такси, он посмотрел мне в глаза, потрепал по голове и тихо произнес:

— Не пугай меня так больше, сын. — Он всегда называл меня «сын», никогда по имени. — Я не переживу, если и тебя не станет…

От болезни я окончательно оправился только к весне. И учеба в том году давалась мне сложнее обычного. Я заканчивал уже девятый класс, и впереди были экзамены.

В больнице я тогда окончательно определился, кем хочу стать. Видя работу врачей, я не представлял себе, что могу быть кем-то еще.


Часть 3


Поздний вечер. Я почти бежал домой после дополнительных занятий по никак не дававшейся мне физике. Одиннадцатый класс. Надо готовиться к экзаменам — и выпускным, и вступительным. И возвращался я поздно.

— Эй ты, белобрысый! — Окрик сзади заставил остановиться и развернуться. — Стой! — Из темного проулка на меня вышли несколько фигур. Окружили. У некоторых в руках бейсбольные биты.

— Ты чо к Ленке лезешь? — Я узнал двоих своих одноклассников. Остальные незнакомы.

— Я не лез. — Собственный голос противно задрожал. Их много, и они пьяны.

— А на химии сегодня?

Толстая Ленка, считающаяся самой красивой девочкой в школе, попросила помочь ей на контрольной.

Оправдываться не имеет смысла. Надо бежать. Но путь к бегству отрезан, и мне стало страшно. Я понимал, что Ленка — это повод. Они сразу невзлюбили меня. И, видимо, только и ждали подходящего случая.

Усмехаясь и чувствуя свое преимущество, они продолжали окружать меня. Кто ударил первым, я не видел, но отлично сознавал, что мое сопротивление еще больше раззадорит и разозлит их. Я только пытался закрывать голову руками, надеясь, что им скоро надоест. Очередной удар сбил меня с ног, и я упал, вызвав громкий смех. Они уже разошлись, пиная меня, а я лежал, все так же стараясь прикрыть голову и подтягивая ноги к животу. Боли я не чувствовал, только страх.

— Не много ли вас на одного? — Низкий, насмешливый голос неожиданно раздался совсем рядом.

— Те чо, мудак, иди, не суйся, а то и тебя отоварим!

— Ну попробуй, — все так же насмешливо прозвучало из темноты.

Почувствовав новую жертву, они отвлеклись от меня и молча пошли на голос.

Я попробовал отползти в сторону и понял, что правая рука не слушается — кажется, по ней пришелся удар битой. На меня уже не обращали внимания, полностью переключившись на новый объект. Я хотел крикнуть: «Беги, беги, пока не поздно!» Но из горла вырвался только хрип. Я попытался встать, цепляясь за какой-то забор, но ноги тоже слушались с трудом.

А в темном проулке уже вовсю шла драка. Обладатель низкого голоса оказался не такой легкой жертвой, как я, и мои обидчики по одному выбывали из строя, практически вылетали. Последний неуверенно обернулся и, шипя сквозь зубы: «Мы еще встретим тебя, сука», вдруг отпрыгнул в сторону и дал деру, теряя свою биту. Остальные лежали. Кто-то стонал, кто-то не шевелился.

Не обращая на них внимания, незнакомец подошел ко мне и помог встать. Пристально посмотрел в лицо. В мутном свете далеких фонарей я мог разглядеть только длинные волосы и широкие плечи. Да и ростом он повыше.

— Ты как? — спросил он, придерживая меня за локоть. — Где болит?

Болело, кажется, везде. И я со стоном уткнулся лбом ему в плечо.

— Потерпи, — прошептал он. — Тут я не справлюсь. Давай пойдем, тебе надо в больницу.

Я помотал головой, мне ужасно хотелось домой, но он уже настойчиво тащил меня в сторону освещенных улиц.

До больницы недалеко. Тут все рядом, но идти трудно. И начало подташнивать. Я уже почти висел на нем, когда мы добрались до приемного покоя.

— Дальше сам, — шепнул он и вдруг очень нежно поцеловал меня в губы.

Так меня не целовал никто. Девчонки, бывало, тыкались неумелыми губами в мои, смеялись и сразу убегали. А он целовал меня по-настоящему. Горячо и жадно ласкал мой рот, гладил по волосам. От этого поцелуя я даже позабыл о своих ранах, попробовал ответить, обнять в ответ и застонал, не в силах поднять руку.

Он оторвался от моих губ, несильно прижал к себе, перевел дыхание и поцеловал в макушку.

— Надо подождать. Еще немного подождать, — выдохнул он, разворачивая меня и подталкивая в сторону больничного крыльца.

***

В очередной раз мы переехали перед тем, как я пошел в выпускной класс. Вместо квартиры у нас теперь был дом. Большой красивый дом на берегу озера. Тут таких было много. Город, в котором мы оказались, хоть и был райцентром, но, по сути, являлся большим селом.

Дом мне очень понравился. Просторный и светлый, со скрипучими половицами и печкой, которую надо было топить дровами и от которой по всему дому изумительно пахло сухим деревом и живым огнем.

Мне наплевать было на отсутствие городских удобств, на то, что вместо ванной у нас теперь баня. Мне было так хорошо в этом доме. Так уютно и тепло, как не было никогда раньше. И я заранее расстраивался, представляя, как тяжело будет расставаться с ним.

Отношения с одноклассниками в новой школе у меня сразу не заладились. Выпускных классов на весь городок было всего два. И меня не приняли ни в одном из них. Я не стремился заводить друзей. Мне надо было закончить школу, потом я собирался поступать в медицинский институт, а значит, уезжать отсюда. А одноклассникам я не понравился. Они знали друг друга с детства. А я был чужаком. Да еще и любящим учиться чужаком. Меня шпыняли, мне пакостили — мелко и гадко. И, в конце концов, избили в темном переулке.

Правда, после того случая от меня отстали. Не стали относиться лучше, но и лезть перестали. Слух о том, что у меня есть защитник, распространился по городку, и меня стали побаиваться.

Врачам я тогда наплел что-то про неудачное падение, и они, хоть и качали головами, в полицию обратиться не предложили. Правая рука, оказавшаяся сломанной, срослась, ушибы и ссадины зажили. Отцу я тоже соврал что-то. И он не стал меня расспрашивать. Что меня вполне устроило.

Учителя любили меня, помогали, и, к своему удивлению, школу я закончил с серебряной медалью.

Перед тем как уехать поступать, я второй раз в жизни попросил отца не переезжать больше, не продавать дом. Да он и сам, кажется, устал от бесконечных метаний с места на место и только кивнул.

***

Вступительные экзамены я сдал легко и, ко всеобщему удивлению, был зачислен на первый курс медицинского института. То ли повезло, то ли институту выделили квоту на студентов из провинции… Не знаю. Но место в общежитии мне тоже досталось. А потом отец неожиданно прислал мне денег с короткой запиской: «На жилье». И я смог снять квартиру.

Учеба давалась легко. Я с радостью ходил на лекции, впитывая науку быть врачом. Профессора удивлялись и радовались моей готовности учиться. Ко второму курсу я уже полностью понимал, что хочу быть врачом общей практики. Меня отговаривали, мне пророчили блестящую карьеру хирурга, но я сумел настоять на своем.

На каникулы я приезжал в ставший уже родным город. С удовольствием мылся в пропахшей дымом бане, просыпался в своей низкой и светлой комнате. И ничего не делал. Отдыхал.

Отец посматривал на меня с какой-то тоской, но по обыкновению ничего не говорил.

***

На четвертом курсе я неожиданно столкнулся с проблемой. Физика и так никогда мне не давалась, а тут я увлекся предметами по специальности и подзапустил ненавистную науку. В зимнюю сессию экзамен я не сдал. Замаячило отчисление, и я распереживался, задергался. Попытался учить, но по-прежнему ничего не понимал. И от этого становилось только хуже.

— Ты понимаешь, что он врач от бога? Нахрен ему твоя физика не сдалась! Он диагност, каких я на своей практике не видел! Понял? Ты ему на когда пересдачу назначил? На сегодня? Прекрасно. Спросишь чего-нибудь несложное, внимательно выслушаешь ответ и поставишь тройку. Больше ему не надо. Ты понял? Я не потерплю, чтобы из-за твоей принципиальности пропал такой специалист.

Этот телефонный разговор я подслушал из-за двери деканата, куда пришел за направлением на пересдачу. Я сначала не понял, что говорят обо мне. Постучал в дверь, вошел, готовясь получить выволочку от декана, а то и документы на отчисление. И неожиданно встретился с улыбающимся профессором, моим руководителем.

— Ивлев? Вот хорошо, что ты пришел. Иди сейчас в пятую аудиторию и сдай наконец-то физику. Это последний экзамен по ней. Больше не будет. И не переживай. Все у тебя получится.

Я ошарашенно вышел. «Так это он про меня говорил? — подумал я, прислоняясь к стенке. — Это я «врач от бога»? Верилось с трудом. Но физику я сдал, хотя не очень понимал, что у меня спросили, а от своего бреда в ответ стало стыдно.

***

К пятому курсу у меня неожиданно завелась подружка. Невозможно, наверное, быть студентом и не принимать участия в вечеринках. Я не был исключением и, отмечая сдачу очередной сессии, вдруг оказался объектом внимания красавицы Алены. Черноволосой и фигуристой девчонки откуда-то с юга. Она училась на два курса младше и как-то очень плавно охмурила меня — и, не доставляя неудобств, вписалась в мою жизнь.

Я не задумывался об отношениях. Меня не тянуло к женщинам, как, впрочем, и к мужчинам. Тот поцелуй возле больницы был, пожалуй, единственным моим сексуальным опытом. И то, что Алена оказалась в моей жизни и постели, стало для меня скорее неожиданностью.

Я был молод, мне нравилось целоваться с ней и заниматься сексом. Она не мешала мне учиться, не требовала подарков, просто жила рядом и, казалось, понимала меня. Я даже подумывал пригласить ее в гости на каникулы, показать мой дом, познакомить с отцом…

***

— ...Он нормальный. Я же сказала, что у меня получится! Ну и что из того, что красавец? Нафига он мне сдался? Он из какого-то «нижнего задрищенска»… Да я с ним, только чтоб в общаге не жить! Подцеплю кого-нибудь из местных. Он и не заметит моего исчезновения. Он меня не замечает. Вечно то в своих книжках, то на практике, то в институте. В кино ни разу не пригласил! А пофиг… Трахается хорошо! Когда я его достану. Сам никогда не пристает. Я сначала вообще думала, что он «голубой», а нет, вполне себе… Только попробуй! Отбить. Ему еще полтора года учиться. А я где жить буду? Вот и отстань. Вот когда найду себе нового, тогда — пожалуйста. А пока… Волосенки повыдергаю!

Я вернулся с практики и раздевался в прихожей, когда услышал этот разговор. Алена, не доставлявшая хлопот, оказалась меркантильной, живущей со мной только из-за квартиры и готовой расстаться при первом удобном случае.

Я, кажется, даже не расстроился. Прошел в комнату, нашел большой мешок и начал скидывать в него ее вещи. Она растерянно смотрела на меня, хлопая глазами и прижимая к груди телефон. Видимо, поняв, что я все слышал, не сопротивляясь, покинула квартиру. Даже ничего не сказала. Молча взяла пакет и ушла.

Больше я отношений не заводил. Учеба подходила к концу, началась интернатура с постоянными дежурствами. И хоть женщины и обращали на меня внимание, я стал сторониться их, ожидая подвоха. Всю жизнь я был практически один. И не собирался больше ничего менять.

После получения диплома мне, единственному из группы, предложили пойти в аспирантуру. Но я уже договорился, и в больнице родного города меня очень ждали.

Я без сожалений снова уехал из серого, дождливого города. Уехал, как я надеялся, навсегда.

Отец больше никуда не переехал. И я вернулся домой.

Часть 4

На следующий день после приезда я устроился в местную больницу. В ту самую, в которую пришел со сломанной рукой и ссадинами по всему телу. И практически сразу приступил к работе. Врачей не хватало.

***

Вернувшись домой после первой смены, я обнаружил, что отца не стало. Нет, он не умер. Просто исчез. Оставил на столе в кухне документы на дом, банковскую карту на мое имя и письмо.

«Прости меня, сын, — писал он. — Прости, что испортил тебе жизнь бесконечными метаниями с места на место. Я так и не смог забыть твою мать.

Дом я оформил на тебя. В банке тоже все переоформил. Там немного, но это все, что я могу тебе дать. Меня искать не надо. Не знаю, долго ли мне осталось, но я больше не могу жить с тобой под одной крышей. Ты слишком похож на свою мать, у вас даже имена одинаковые. И мне невыносимо видеть ее в тебе и знать, что ничего не исправить.

Ей нельзя было рожать второй раз. Она и первые роды с трудом перенесла. А мне хотелось много детей. Я был жутким эгоистом. Думал только о себе. А она любила меня. И хотела, чтобы мы были счастливы.

Тогда и ее не спасли, и новорожденная девочка не выжила. Но это, наверное, и к лучшему. Я бы не справился с грудным ребенком, а мысль о том, чтобы жениться снова, была мне противна.

Прости меня, если сможешь. И знай, я очень горжусь тобой. Несмотря ни на что, ты вырос хорошим человеком и будешь прекрасным врачом».

Я сидел за столом в холодной кухне, снова и снова перечитывая строки, написанные твердым, уверенным почерком.

Какое-то двойственное чувство охватило меня. С одной стороны, облегчения, а с другой — потери. Последний родной человек исчез из моей жизни. И, зная отца, можно было быть уверенным: исчез он навсегда.

***

Я с головой окунулся в работу. Врачей не хватало, и я никогда не отказывался от дополнительных смен, оставался дежурить в особо сложные дни. Работал, работал, изредка забегая домой, чтобы протопить печку и не дать выстудиться комнатам.

Соседи сначала отнеслись ко мне настороженно, но, узнав где и кем я работаю, начали, ну, не то чтобы уважать — относиться с пониманием. Я никогда и никому не отказывал. И вскоре вся улица узнала: ко мне можно обращаться в любое время суток. И я уже привык, что в мою дверь могут постучаться и попросить помощи и днем и ночью.

Одиночество не угнетало меня. Наоборот, мне нравилось быть одному. Нравилось в редкие выходные валяться на диване с книжкой. Но иногда, особенно долгими зимними вечерами, становилось тоскливо. И вспоминался тогда тот незнакомец, спасший меня несколько раз и поцеловавший возле больницы. Вспоминались его руки на моих плечах и жадные, ласкающие губы. От этих воспоминаний сладко начинало потягивать в животе. «Кто он?» — думал я. То, что он не совсем человек, я понял уже давно, как понял и то, что очень хотел бы снова увидеть его. И не только увидеть. И мне наплевать было на то, что он мужчина, и на его странную природу. Если бы я только знал, как его найти, я бы не раздумывая отправился на поиски. Но он всегда появлялся сам. Неожиданно и в разных местах. И исчезал...

В такие моменты очень хотелось выйти на берег Озера (уже давно, в мыслях, я называл Озеро с большой буквы). Просто выйти и постоять, вглядываясь в горизонт днем или пытаясь разглядеть что-то в темноте северной ночи. И я выходил. До берега было недалеко.

Так пролетела зима и как-то неожиданно наступила весна. Еще вчера ветер бросал в лицо колючий снег, а сегодня вдруг дохнул теплом, расчистив небо и заставив сугробы просесть и посереть.

***

На первое мая у меня неожиданно выпал выходной. Обычно меня, как человека одинокого, ставили на все праздничные смены, а тут неожиданно выпало целых два дня отдыха.

Первый день я проспал почти целиком, выбравшись из кровати ближе к вечеру. Истопил баню, с удовольствием напарился и снова забрался под одеяло, а на второй день проснулся рано, понял, что сна ни в одном глазу, и решил дойти до берега.

Озеро встретило меня прохладным ветром и широкой полосой ледового припоя, за которым начиналась вода, по-весеннему ярко-синяя и холодная даже на вид. Я постоял, рассматривая далекие островки с шапками пока еще серых, весенних деревьев, и вдруг неожиданно решил купить лодку с мотором и при первой же возможности попробовать добраться до них.

Целый день я бродил по берегу, вдыхая пьянящий весенний воздух, и не мог оторвать глаз от этих островков. Все казалось, что меня зовут туда, что там меня ждет что-то необычное, волшебное.

Отцовские деньги я до сих пор не тратил, даже толком не знал, сколько там на счету. На жизнь мне хватало зарплаты, да и питался я чаще всего в больничной столовой, забегая туда в свободное время и наскоро перекусывая под ворчание поварихи, что не дело молодому человеку быть таким тощим и есть так мало.

***

Магазинов, торгующих «товарами для рыбаков и охотников», в нашем городе было целых два, и я отправился в ближайший из них, как только выдался свободный день. Продавец оказался моим постоянным пациентом. Он помог мне с выбором, а денег, оставленных мне отцом, как раз хватило на катер и мотор к нему. Потом дядя Паша, наш водитель со скорой, научил меня пользоваться всем этим. К этому времени Озеро уже освободилось ото льда и над далекими островами зазеленели первые листочки.

***

Я с трудом дождался следующего выходного. Даже целых трех выходных, выпрошенных у заведующей в счет зимних переработок. Прибежал домой, покидал в сумку какие-то вещи, сунул туда же плед, пару банок консервов и, не чувствуя усталости, бросился на берег.

Мимо чужих лодок и рыбачьих сетей я прошел тихонько, как учили, а вырвавшись на открытую воду, дал полный газ — и мой катер, задрав нос, понесся к далеким островкам.

От скорости, от высокого неба и ярких солнечных бликов на небольших волнах, от ожидания чего-то необычного стало так хорошо и радостно, что я рассмеялся и, мотнув рукоятью руля, заложил крутой вираж, поднимая фонтан брызг за кормой.

***

До гряды островов я добрался довольно быстро и снизил скорость, опасаясь налететь на подводные камни. В основном тут были только серые скалы, поросшие редкими соснами, иногда встречались островки побольше, уходящие покатыми валунами в прозрачную воду. К одному из таких я и решил пристать. Вытащил катер и осмотрелся.

Волны с тихим шорохом набегали на серый камень, оставляя на нем причудливые, изломанные следы. Было тепло и тихо, только где-то в кронах деревьев пели невидимые отсюда птицы.

Прозрачная, загадочная глубина манила к себе, и я решил искупаться. Скинул одежду и вошел в не прогревшуюся еще воду. Окунулся, нырнул с головой и вдруг почувствовал, как уходит из тела накопившаяся за зиму усталость. Озеро как будто вытягивало из меня все плохое, наполняя взамен энергией и покоем. Я снова нырнул, разворачиваясь к берегу, а когда вынырнул, увидел рядом с моим катером его.

Высокий, широкоплечий, с длинными, светлыми волосами и ярко-синими глазами, он стоял на камне, скрестив руки на груди, и смотрел, как я выхожу из воды.

Наконец-то я смог как следует разглядеть его при свете дня. И весь он был отсюда. Из этих островов и скал. Из этой суровой северной природы. Резкие черты лица смягчались улыбкой, сильные плечи и руки скрывала синяя рубаха свободного покроя без застежек, с причудливой вышивкой на вороте, а серые штаны — кажется, из кожи — подчеркивали длинные ноги.

Я шел к нему навстречу, совершенно не стесняясь своей наготы. Отжал отросшие за зиму волосы и остановился, не дойдя каких-то пару шагов.

— А ты вырос. — Он улыбнулся и протянул ко мне руки. — Ну, иди сюда, я так ждал тебя!

Я сделал два неверных шага и оказался в его объятьях. Он погладил меня по плечам, провел ладонью по волосам, несильно прихватил их, заставляя откинуть голову, и поцеловал. Так же ласково, как тогда у больницы, и вместе с тем требовательно, напористо. И я ответил ему, целиком отдавшись губам. Вздрагивая и не зная, куда девать собственные руки. Не зная, можно ли обнять его в ответ, можно ли скользнуть пальцами под рубаху. А потом понял: можно. Можно все. И гладить, и целовать в ответ, и обнимать, желая принадлежать ему. И когда исчезла его одежда? Я не заметил. Только контакт стал полным: тело к телу, кожа к коже.

Он что-то шептал мне на ухо, прижимая к себе, и целовал. Целовал уже не только губы. Руки, плечи, грудь — все плавилось под его прикосновениями. И в какой момент он спросил меня: согласен ли я, хочу ли? Не помню. Только свой ответ, вырвавшийся тихим вздохом, запомнился: «Твой, — шептал я, — твой, я только твой! Хочу тебя!»

Откуда под спиной мягкий мох? Да все равно. Это не секс, это — нечто большее. Слияние, соединение, взаимная отдача и радость! По-другому не описать. Именно радость. От всего. От сильного тела, вжимающего в мох, от пальцев, скользящих внутри, от весны, от огромного Озера. И хорошо так, что стон вырывается сам собой. И бедра сами бесстыдно расходятся в беззвучном приглашении. И тело выгибается навстречу. И плоть, врывающаяся внутрь, так желанна, так ожидаема, что кричать хочется от удовольствия.

— Ты кричи, — будто прочтя мысли, прошептал он. — Кричи, не сдерживайся. Нас никто не услышит и не увидит. Уж об этом-то я позаботился.

Я не закричал — застонал. Тихо застонал, закинул голову, стараясь обнять широкие плечи и прижать его к себе. И так хорошо было, что я забыл обо всем, отдаваясь, растворяясь, утопая в ярко-синих глазах.

А потом уже он, глухо застонав, упал рядом на мягкий мох, как по волшебству расстилавшийся под нами. Провел пару раз ладонью по моему члену и удовлетворенно рассмеялся, глядя, как меня выгибает от наслаждения. А я смотрел в небо, высокое, весеннее небо и не мог оторвать взгляд от чайки, пролетавшей над нами. Все внутри дрожало, и хотелось продолжения. И я прижался к нему, пристроил голову на плече, толкнулся носом в скулу и спросил:

— А как тебя зовут? И кто ты вообще?

— Очень своевременный вопрос, — рассмеялся он. — Только понравится ли тебе ответ?

— Понравится, — прошептал я и поцеловал его в шею.

Он откинулся на спину, заложил руки за голову и задумался.

— У меня много имен, но больше всего мне нравится Хöльм. Так меня называли люди, жившее на этих берегах много лет назад. А кто я? Ты разве еще не понял?

— Бог? — пробормотал я.

— Ну нет, — снова рассмеялся он. — До них мне далеко. Я дух… хранитель этих мест. Наверное, это правильное определение. С богами у меня сложные отношения, не буду тебе об этом рассказывать. Не сейчас во всяком случае. Потому что сейчас мне хочется обнять тебя и объяснить, как долго я тебя ждал.

И снова он целовал меня ласково и требовательно и брал, а я отдавался. Ему нельзя было не отдаваться. В его руках было так хорошо, что невольные стоны вырывались сами собой и тело реагировало однозначно. И лежать рядом с ним после всего было хорошо — просто лежать, устроив голову на широкой груди.

***

— Ты, наверное, есть хочешь? — Он погладил меня по плечам.

Про еду я и думать забыл. Поднял голову, посмотрел ему в глаза и пробормотал:

— Наверное, да. У меня там, в лодке, консервы…

— Какие консервы! Все Озеро к нашим услугам! — Он развернулся и достал из-за спины обкатанную волнами доску с лежащей на ней большой рыбой. Копченой или вареной, я не разобрался. — Попробуй, это вкусно. — Хöльм оторвал длинными пальцами кусок мяса и поднес к моим губам.

Вкусно — это не то слово. Это было восхитительно. Ничего лучше я в жизни не ел. Нежное мясо в буквальном смысле таяло на языке. А он смеялся, подбирал крошки с моих губ и снова улыбался, глядя на меня.

— Вкусно-то как! — Я прожевал очередной кусок и тоже улыбнулся. — Спасибо! Это… — Я постарался собрать свои ощущения в кучу. — Это потрясающе!

— Как? — Доска с рыбьим хребтом куда-то делась. — Как ты сказал?

— Потрясающе! Обалденно! Супер! Здорово! Ничего не пробовал лучше!

— Понравилось, что ли? — Он снова обнял меня. — Ну, так и скажи…

А меня уже было не остановить. И я шептал ему про то, какой он классный и красивый, действиями подтверждая свои слова. Вжимая его в мягкий мох, я как мог объяснял ему, что значит «классно» и «обалденно», а уж когда мы дошли до «крышесносно», он сам не выдержал — зарычал и, подмяв меня под себя, обеспечил мне это «крышесносно».

И снова мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, наслаждаясь друг другом и глядя в темнеющее небо. В объятьях Хöльма было удивительно тепло, уютно и как-то… правильно, что ли? Хотелось, чтобы время остановилось…

— Не беспокойся ни о чем, не о чем беспокоиться. Засыпай. Засыпай мой Целитель, — шептал мне на ухо Хöльм.

Мне хотелось еще о многом расспросить его: о богах, об Озере, о нас, но глаза уже закрывались, и огромное, полное звезд небо склонялось над нами. И я заснул в крепких руках, прижимаясь щекой к твердому плечу.

***

Проснулся я в одиночестве от утренней прохлады. Солнце еще не встало, и от воды тянуло свежестью. Я поежился, хотел уже сходить к катеру за пледом, когда Хöльм появился рядом, сел на мох и погладил меня по плечам. Разговаривать не хотелось, а рядом с ним стало тепло. Я поднялся, прижимаясь к нему, и стал смотреть на светлеющее небо.

Рассвет тонкой кромкой разгонял ночные облака, поднимаясь над горизонтом. Когда над краем воды показалось солнце, Хöльм встал, слегка оттолкнув меня, повернулся к нему лицом, поклонился, раскидывая руки, и произнес длинную фразу на неизвестном мне языке, из которой я понял только «Ра». Я встал у него за спиной и вдруг почувствовал. Понял — и тоже вскинул руки в приветственном жесте, поклонился и пробормотал: «Ра».

— Ты тоже… — Хöльм обернулся, не договорив обнял меня и прошептал: — Тоже чувствуешь Ра? Радость моя!

Я кивнул, прижимаясь к нему и понимая: каждый рассвет я теперь буду встречать, вскидывая в приветственном жесте руки и выдыхая: «Ра!»

— Идем купаться! — потянул он меня к Озеру. — Идем! Нет ничего лучше, чем искупаться на рассвете!

При взгляде на воду мне опять стало холодно, а он рассмеялся и, схватив за руку, потянул за собой. И я пошел…

Рядом с ним вода казалась теплой, и мы плавали, касаясь друг друга, глядя, как светлеет небо, а потом он вытащил меня на берег, снова уложил на шелковистый мох и принялся ласкать так нежно и откровенно, что опять захотелось кричать.

А Хöльм, явно наслаждаясь происходящим, целовал меня, гладил, прижимая к себе, и шептал: «Мой, мой, мой!». И я понимал: да, весь я его.

***

А потом он снова кормил меня вкуснющей рыбой и улыбался, глядя на меня. Так, улыбаясь, он и рассказал мне о том, что я Целитель. И что природой мне предназначено спасать людей вопреки воле богов.

О чем-то таком я догадывался давно, не зря ведь диагностика всегда давалась мне легче всего. «Жизнь — ты чувствуешь Жизнь, должен чувствовать, — говорил Хöльм, перебирая мои волосы. — Боги не любят таких, как ты. Но ты не бойся, мы теперь вместе, мы теперь по-настоящему вместе…»

Толком ничего не понимая, я любовался его длинными пальцами, целовал их, и было так хорошо и спокойно…

***

Три выходных пролетели до обидного быстро. Я сел в катер, завел мотор и бросил прощальный взгляд на Хöльма, стоящего на берегу и так и не озаботившегося одеться. Сердце стукнуло в ребра, и сладкой дрожью передернуло все тело.

— Я вернусь, ты будешь здесь?

— Ты возвращайся, а я буду ждать тебя. Этот остров существует только для нас.

Я отвернулся и до упора выкрутил рукоятку газа. Безумно хотелось остаться, но…


Часть 5


Отцвели яблони, зацвел шиповник. Я работал как проклятый, в редкие выходные вырываясь к Хöльму.

Заканчивался июль, когда меня вызвала к себе заведующая нашим отделением и заявила:

— Ивлев, если ты не возьмешь отпуск, меня проверками замучают. Я понимаю, работать некому, но с завтрашнего дня чтоб я тебя не видела. На три недели. Понял?

Я кивнул. Работы и в самом деле было много. И много сотрудников было в отпусках. Но я даже не стал спорить. Бегом кинулся к катеру с мыслью: «Двадцать один день!»

Знакомый островок, и он — стоит, небрежно опираясь о камень. Улыбается, помогает вытащить лодку и обнимает. Сильно прижимает к себе и смеется. И я смеюсь. И так хорошо. И три недели вместе впереди!

Начало августа, ночи становятся длиннее, и звезды светят так ярко, что видны тени от деревьев. А на рябинах начинают поспевать гроздья ягод, и в кронах берез появляются желтые пряди.

***

Я сидел верхом на Хöльме, поглаживая его живот, наслаждаясь близостью и наблюдая за далекими зарницами над горизонтом. Грома слышно не было, только темноту ночи прореживали редкие вспышки.

— А почему ты ко мне не приходишь? — задал я давно мучивший меня вопрос. — Ведь ты можешь прийти ко мне домой…

— Не могу… — Он выбрался из-под меня, сел и как-то ссутулился. — Я не могу. Твоей жизни ничего не угрожает, и не стоит лишний раз привлекать к тебе внимание богов.

— У тебя проблемы из-за меня?

— Нет, что ты, не из-за тебя. Из-за меня. — Он усмехнулся. — Из-за вечной моей борьбы с богами, требующими жертв… Ты пойми, — он порывисто обернулся и схватил меня за руки, — Озеро требует жертв. От этого никуда не деться. И боги требуют, чтобы эти жертвы были принесены. Они ведь боятся, что про них забудут, и требуют… А я всю свою жизнь борюсь за то, чтобы этих жертв было как можно меньше. Во всяком случае, человеческих. Богам, им ведь все равно, лось утонул или будущий целитель. А мне нет. Я охраняю эти берега, и острова, и… — Он отвернулся.

Я прижался к его спине, не представляя, как я буду жить без него. Ведь зимой я не смогу приплывать на его остров… Или купить аэросани? Я заметался… а он обнял меня и поцеловал, успокаивая.

— Я что-нибудь придумаю, иди сюда. — Он обнял меня. — Иди сюда, — повторил он, крепко прижимая меня к себе, и далекие зарницы сверкали над горизонтом.

***

Проснулся я от шума дождя, даже не шума — грохота. На меня капли не попадали — Хöльм как-то закрывал нас от стихии, а вокруг буйствовал ливень. Из низкой темной тучи низвергались потоки воды, и на Озере бушевали волны.

Хöльма рядом не было, ночь заканчивалась, и, осмотревшись в сером предрассветном свете, я увидел его:

Обнаженный, он стоял на самой кромке прибоя, струи дождя поливали его тело, и волны захлестывали ноги. А напротив него возвышалась фигура. Мне показалось, что вся она состоит из воды. В руках Хöльм держал какой-то шар, прижимая его к себе. Вдруг — я не понял, что произошло, но он упал на колени, не выпуская переливающуюся сферу, а в следующий момент она разлетелась осколками, и Хöльм, застонав, упал набок, а водяная фигура пнула его в лицо и растворилась в ливне.

Я бросился к нему. Попытался затащить в защищенное место, но он пошевелился, поднялся на руках, мотнул головой и встал, пошатнулся, тяжело оперся на меня и упал на мох, сделав несколько неверных шагов.

Я поспешил вытереть его, перевернул на спину и попытался осмотреть.

— Сейчас все будет в порядке, — прошипел он сквозь зубы. — Сейчас… — Он стер кровь со щеки и сел, переводя дыхание. — Не удалось, — произнес он и закрыл лицо руками. — Я снова проиграл…

— Что это было? Кто это пнул тебя? — Я запоздало испугался.

— Ты что? Все видел?

Я кивнул и выжидательно уставился на него. Таким я его еще не видел. Расстроенным и злым.

— Бог бури взял свою жертву. Я не смог… — Он отвернулся. — Сегодня утонули двое рыбаков, там, за дальним островом… Все, — выдохнул он и повторил: — Все, уже ничего не изменить. Чего-то разошлись они сегодня. — Он махнул рукой в сторону низкой тучи.

Я не знал, что сказать. Похоже, я стал свидетелем его сложных, непонятных мне отношений с богами. «Как же ему тяжело, — подумал я, прижимаясь к его спине. — Если каждую жертву он отстаивает именно так…» А он обернулся, обнял меня и замер.

А наутро как ни в чем не бывало он кланялся Ра и тащил меня купаться. И о ночной буре напоминали только мокрые камни и яркие капли на листьях и траве, самоцветами сияющие в лучах рассвета.

***

Хöльм показал мне много интересного. Я никогда не подозревал, что Озеро хранит столько тайн и загадок! В одном месте из дна били горячие ключи. Прямо посреди Озера была отмель, разбивая песок которой на поверхность вырывались потоки теплой воды. Глубина была небольшая, и мы часто перемещались туда понежиться.

На одном из дальних островов он показал мне древнее капище с выбитыми на граните рисунками.

— А вот это я. — Он ткнул пальцем в один из них.

С изумлением я рассматривал стилистическое изображение человека с огромным фаллосом и широко раскинутыми руками.

— В чем-то они однозначно правы! — усмехнулся я, многозначительно посмотрев на его пах. А он рассмеялся и пообещал выбить рядом меня.

Еще он показал мне затонувший корабль викингов. Затащил под воду, обволакивая головы воздушными пузырями, и показал. Было необычно. Эти люди бороздили его воды несколько столетий назад, а я разглядывал почти целиком сохранившуюся ладью.

А еще он угощал меня удивительно вкусной рыбой, ароматным вином из лесных ягод и запеченными в углях утками. И мне не хотелось ни о чем думать. Я просто наслаждался выпавшим мне кусочком счастья.

***

Гроза разразилась неожиданно. Во всяком случае, для меня. Хöльм с полудня ходил напряженный. И, казалось, чего-то ждал. К вечеру начали собираться тучи, потянуло озоном, раздались глухие удары грома. А потом нас накрыло…

Ливень упал как нож гильотины — так же сильно и неотвратимо. И жуткая, ветвистая молния ударила в соседний остров. Я вздрогнул, а Хöльм только рассмеялся и обнял меня. И мы сидели, прижавшись друг к другу, в защищенном им пространстве и любовались стихией. Молнии сверкали беспрестанно, низкие тучи окрасились неровным красноватым светом.

Вдруг... Хöльм вскочил. Вылетел на открытое пространство и вскинул руки, из которых вырвалась яркая вспышка. Я ахнул… а за его спиной вдруг появился прозрачный силуэт девушки с длинными волосами. Он что-то кричал на непонятном языке, обращаясь к небесам, а из туч на него падали электрические разряды. Он хватал их и отбрасывал в сторону, закрывая спиной расплывающийся силуэт. В какой-то момент он пошатнулся, упал на одно колено, и девушка за его спиной практически растаяла, но он нашел в себе силы подняться и мощным движением рук отправил в небо яркую шаровую молнию.

Силуэт за его спиной снова обрел краски, шевельнулись под ветром длинные волосы, он обернулся, дунул на него, рассеивая, и обессиленно осел на землю. Я дернулся броситься к нему, но он вскинул руку, останавливая меня, поднялся и обеими руками отразил в небо очередной разряд. Отразил и упал.

Вот тут меня уже никто не мог удержать. И я подбежал к нему. Он лежал на спине, тяжело дыша и улыбаясь.

— Все-таки в человеческом теле все это дается сложнее, — пробормотал он, вставая и откидывая голову, подставляя лицо дождю. А потом рассмеялся и обнял меня, выдергивая из воздуха два керамических стакана. — Отбил, отбил! Она выплыла! Ты видел? — Он сунул мне в руки один из стаканов. — Это вино викингов, пей! Есть что отпраздновать!

В эту ночь он любил меня яростно и неистово, и было безумно хорошо.

***

Все заканчивается. Закончился и мой отпуск. Я завел мотор и тоскливо посмотрел на стоявшего по колено в воде Хöльма. Весь катер занимали его подарки: сушеная рыба, несколько корзин с малиной, теплая куртка из нерпы. Я отказывался, но он все равно закинул все это в лодку, не принимая никаких возражений…

Крепко обняв меня на прощание и с трудом оторвавшись от моих губ, он шепнул: «Не забывай меня, мой Целитель», а после оттолкнул катер от берега, отворачиваясь. Уплывать не хотелось. Но меня ждала работа. Трудная и любимая.

Продолжение в комментариях

---

Ограбление на закуску.

Это ограбление случилось летом 2016 года. И произвело на меня неизгладимое впечатление.

Будильник зазвонил в семь тридцать утра, как ему, будильнику, и было положено. Разув, сомкнутые в начале третьего утра глазки, я мазнула пальцем по экрану, и с мыслью: «Еще пятнадцать минут» отрубилась. В следующий раз глазки открылись безо всяких сторонних воздействий и обнаружили страшную вещь: часы в спальне показывали восемь тридцать! Мозг среагировал однозначно: «Катастрофа, бля, сука, я опоздала!» Тело, тем временем, неторопливо поднималось с постельки и колупалось курить на балкон.

Заправившись утренней дозой никотина, организм пришел в согласие с самим собой. Не опаздываем, если ехать на велосипеде. Даже еще минут десять в запасе остается. Помыть голову, времени, конечно, нет, но скачать вчерашний файл с компа на флэшку чтоб попилить на работе; запаковать ноутбук; бросить на него шорты с майкой для дачи (муж после работы заберет), успеваю. Все собралась. Рюкзак на плечи, велик в лифт. Понеслась.

Переезд закрыт. По железной дороге следует состав с бронетехникой, всем интересно, фоткают. Какие, нахуй, танки?! Я на работу опаздываю! Влетаю на территорию родного предприятия без минуты девять. Wow, успела. Скорее, скорее – надо отметиться. Все. Можно расслабиться.

Стараясь дышать поспокойнее, качу велик по эстакаде. На встречу идет кладовщик Андрей.

– Доброе утро, – стараясь не задыхаться.

– Доброе, хм, а вы знаете, что нас ограбили ночью? Все вынесли, абсолютно все!

В мозгу возникает картина абсолютно пустого магазина, печально стоящих стеллажей из под семян, разбитых стекол, разлитой по полу моей сгущенки… Да что ж происходит?

Входу в подсобку никто не препятствует, электронные замки срабатывают как надо. Коробки, как обычно стоят на столе, окна, на первый взгляд, целы.

– А?

– А туда нельзя. – Оксана с радостью смотрит на меня и выдает «благую» весть: – Нас ночью ограбили. Кассу точно. И неизвестно, что еще. В диспетчерскую, пока нельзя, – и таинственно добавляет: – Там следы могут быть!

Стараясь не рассмеяться и счастливо не завопить: «Значит, сегодня не работаем!!!» тихонько сажусь на скамеечку в общем зале. Сижу. Жду развития событий.

Все ходят с постными мордами, кассирша верещит противным голосом о том, что она не виновата. Ни в чем. И о том, что вчера была рекордная, для этого сезона выручка она – никому. От слова совсем. Слушаем вопли, стараясь фильтровать их как несущественные. Сидим. Чего-то ждем. Походу, следственной группы. (В голове всплывают мельком просмотренные серии «Следа» и я подсознательно начинаю ожидать майора Майского).

Комплектовщица, уходящая с понедельника в отпуск, уныло прохаживается и вздыхает о зазря купленных пирогах.

Пироги? Какие пироги? Дружно идем пить чай в подсобку. Делать нечего. Начальства нет. Иду в курилку.

В курилке весело. Все обсуждают ограбление. Версии самые разнообразные. Внимательно слушаю. Стараясь сильно не затягиваться, грею уши. Версии: воров было три, нет два, да нет вообще один (и это главбух). Все подготовлено, нет, не подготовлено… Сигарета закончилась. Иду обратно. Скучиища... Все куда-то делись. А, нашла. Разбирают возвраты. Присоединяюсь. Вдумчиво и не торопясь считаю пакетики семян. Скучно.

– Твой клиент приехал! – влетает в наш унылый коллектив кассирша. – А как ты его отпустишь? Двери мы открывать не будем!

Провожу клиента тайными тропами. Выписываю накладную. Упс! Печати-то нет! Заперта, в подследственном помещении диспетчерской. Проблема… С четвертого этажа, как нельзя вовремя, спускается менеджер по закупкам, в обнимку с печатью. О! Проблемы больше нет.

Старший кладовщик, успокоенный целостностью паллетов с минеральными удобрениями, благодушно соглашается грузить кого угодно и где угодно. Выписываю клиенту пропуск на склад. Все. Драйв закончен. Семена досчитали без меня. Скучиищаа…

Внаглую открываю на чужом компе сайт с анекдотами, с трудом удерживаясь от втыкания флэшки и пиления. Это уже перебор, наверное.

А, что? Жрать надо идти? Идем. Салатик настрогали. С селедочкой. Надо брать. На пятерых. Судорожно ищем миску, достойную вместить сие прекрасное блюдо. О, салатничек. Сойдет.

Столовка закрыта. Ее тоже, того, взломали. Вся движуха на четвертом этаже. Там, в конференц-зале развернута полевая кухня. За длинным столом все увлечено жуют, нахваливая салатик. Буфетчица радуется, принесенной посуде. Забираем жрачку, линяем к себе. О следственной группе ни слова.

Все уже подустали. Обед съеден, посуда помыта. Сидим в подсобке. Слушаем визгливые вопли кассирши, о том, какая она молодец, и какие все суки вокруг. Не выдерживаю и иду курить.

В курилке снова весело. Преступление обрастает новыми подробностями. Внимательно слушаю, стараясь пореже затягиваться, запоминаю, ржу про себя. (Очень жалею об отсутствии редкостной суки, с которой можно было бы так классно позубоскалить о случившемся.)

Снова сидим в подсобке. Телефон надрывается. Все уже вялые. Я тоже.

– Это город, – отрываясь от чашки с чаем, пинает меня кассирша.

Подрываюсь, бегу к телефону, надеясь, что он сейчас заткнется. Не затыкается.

– «Дом семян», здравствуйте! – на выдохе выдаю в трубку я.

На другом конце, мой любимый клиент. (Первый раз его слышу, что не мешает быть ему любимым) Приехал, грузиться хочет, сука такая, вот чтоб тебе днем раньше не припереться или на день позже. Бляяя.

– А где вы? Ах, у шлагбаума? Стойте там, я сейчас выйду, встречу вас, – ласково щебечу я в трубку.

Выбегаю на эстакаду. Дождяра – стеной. И под этим, мне клиента идти встречать? Ну, где ты сука ненаглядная? Спрыгиваю под дождь.

Снова оформление документов на чужом компе. Неудобно. А, печать все же приперли, и за ней теперь на четвертый этаж не надо бегать.

Все отбились. Снова скука. От винегрета отрыжка, сигареты кончились. Ждем следственную группу, моем кости главному бухгалтеру и заодно какой-то знакомой девке, уволившейся за пять лет до меня и, походу, уже умершей.

Скууука. И, сука, все сильнее хочется курить. Сигареты в кармане кончились, осталась заначка, в ящике стола. А стол заперт в диспетчерской. Только желтой ленточки не хватает «ФЭС – ведутся следственные мероприятия – ФЭС». В сговоре с кладовщиком, тоже страдающим от никотиновой зависимости, созревает план проникновения в подследственное помещение, с целью добычи курева из ящика стола.

Бочком сдвигаюсь к двери. Мой сообщник в перчатках уже готов держать дверь. Болельщики сгрудились кучей и верещат на разные голоса: «Посмотри, что там мой платок валяется», «Ящики проверь!», «Не следи там сильно!»

Дверь открыта; легким, экономичным движением киборга в боевом режиме врываюсь в помещение. Окно открыто – зафиксировать, запомнить. Шкаф нараспашку – запомнить. Цель – ящик с пачкой сигарет. Пять шагов, не обращать внимания на бумаги, разбросанные по полу, и – вот она моя цель. Половина пачки Винстона!

Пять шагов обратно под сдавленные крики: «Шухер!». А, ничего не случилось. Только-то и всего, что пришел сисадмин. Проведать нас.

С сигаретами ожидание длится легче. Ох, как хорошо.

Снова скучаем, тоскливо слоняясь по территории. Информации – ноль. На часах уже около пятнадцати двадцати. О! Движуха! Полицейский УАЗик, разворачивается в нашем дворе и исчезает из поля зрения. Все подрываются. Кассирша снова верещит, что она не виновата, я мрачным голосом вменяю ей нарушение кассовой дисциплины и пророчу кандалы.

Ждем ментов... Ждем ментов… Всем уже интересно.

Приперся мрачный тип. Осмотрел нас тяжелым взглядом, и потребовал доступ в диспетчерскую. Ключ нашелся сразу, типа запустили и всем коллективом сгрудились в дверном проеме, ожидая следственных действий и майора Майского.

Тип зыркнул на нас, и велел не мельтешить и не устраивать цирк. Уползла в курилку со словами: «А хули я налоги плачу? Мне уже и цирк нельзя посмотреть?»

В курилке снова весело: ожидают допросов. Классических таких. Тихонько сижу в углу. Слушаю. Скучно. Допросов, походу, не будет.

Явился шеф и орет на кассиршу. Та трусливо приседает и вяло отвякивается. По мнению шефа во всем виновата она, и никто другой.

Возвращаюсь в зал. Приперлась следственная бригада полным составом. Шуруют в диспетчерской. Через окошко, видно как кассовый аппарат, вытащенный из помещения кассы, посыпают порошком для снятия отпечатков пальцев. Про себя думаю что эту грязь надо будет отмывать долго… Шуруют. Посыпают. О! Болгарку принесли. А нахуя? Пилят подоконник. Суки!

Следователь, молодая, веселая девушка, пытается выяснить у кого находится ключ, от диспетчерской. Выясняет. Скрывать эту информацию, я не нахожу важной.

Сходимся со следователем на почве велопрогулок. Но, ей надо работать. А у нас там, того, кассу взяли. Ухожу курить под звуки болгарки.

Вернулась. Поняла, что и мне надо поработать. Понедельничную доставку еще никто не отменял. Созваниваюсь с клиентом, согласовываю отгрузку, готовлю документы.

Упс. Опять нет печати. Подлизываюсь к Оксанке, которая вроде вхожа в подследственное помещение, и уговариваю ее выручить нашу печать для документов. Удается.

Сука, как же я устала! Следственная группа покинула наше скорбное помещение и переместилась в розничный магазин. Его тоже нехило подломили.

Отмываем от графитового порошка столы. Собираем выброшенные из ящиков документы и чулки. Подсчитываем ущерб.

Кассирша, доведенная до слез шефом, снова верещит что-то о своей невиновности. А я, блядь, на дачу хочу. Можно? Что, правда, можно? Рабочий день-то уже того, закончился. Ураааа!

На выходе сталкиваюсь, с кассиршей, демонстрирующей всем испачканные графитовой краской ладони, и усиленно жалующейся на жизнь. Но мне уже пофиг. Ко мне вопросов нет.

Валить отсюда, и поскорей!

---

"Как похудеть"

Нашла я в интернетах жуткую статью. С кучей полезных советов, на тему как похудеть. прочитала, ужаснулась и написала следующее: Итак под циферкой один текст оригинальной статьи, под циферкой два - мои комментарии.
1.1.Жир не животе не сжигается во время того, когда вы работаете над мышцами пресса. Пресс будет, но под слоем жира. так что живот даже увеличится в объеме. Чтобы на животе сгорал жир, все время втягивайте его и напрягайте мышцы.

1.2. Жир не животе не сжигается во время того, когда вы работаете над мышцами пресса. Пресс будет, но под слоем жира. так что живот даже увеличится в объеме. Чтобы на животе сгорал жир, НЕ ЖРИТЕ ЖИРНОГО! СОВСЕМ! НАПРОЧЬ!!!


2.1. Лучше всего от бедер помогают махи, от икр — растяжка, от ног — ходьба

2.2. Лучше всего от бедер помогают… отсутствие в рационе жирного мучного и красного и игристого 


3.1. Чтобы мышцы качались красиво и не нарастали, как у качков, занимайтесь 2-3 раза в неделю и обязательно делайте растяжку после тренировок

3.2. И не беспокойтесь. Как у «качков» они не вырастут. «Качки» жрут специальные таблетки.


4.1. С утра натощак 2 стакана воды, можно с лимоном, через 10 минут 2 ложки оливкого или льняного масла (чтобы был нужный жир в организме, для груди и сохранения менструального цикла).

4.2. С утра натощак секс. Можно два раза. Стаканчик воды после этого не повредит. Оливковое масло — гадость. От него только понос. (Менеструальный цикл может прерваться по естественным причинам. Но через девять месяцев грудь будет в полном тонусе)


5.1. Через 10-15 минут — завтрак. Он должен быть плотным и полноценным, дабы дать сигнал организму, что пора просыпаться, а также обеспечивать энергией на весь день

5.2. Через 10-15 минут — выметайся на работу. Хорош херней страдать!


6.1. Еду не запивать и после приема пищи еще минут 40 ничего не пейте! Это замедляет пищеварение, приводит к тяжести, расширяет стенки желудка.

6.2. Точно не пейте, не жрите и не живите.


7.1. Есть чаще, но по-малу. В идеале для разгона метаболизма нужно питаться 5 раз в день через каждые 3 часа и в одно и то же время (чтобы организм привык и лучше работал)

7.2. Есть не надо, в идеале — совсем.


8.1. Бани и сауны не сжигают жир, лишь выводят воду из организма, которая возвращается через 2 часа.

8.2.Бани и сауны не сжигают жир, лишь выводят воду из организма, которая возвращается через 2 часа. — Поэтому в сауне или бане надо пить. Шампанское. И заниматься сексом. И в бане и в сауне. Секс вообще лучшее средство от лишнего веса 


9.1. Не есть после шести — клише. Есть не нужно за 3-4 часа до сна.

9.2. Не есть после шести — клише. Есть нужно. Иначе умрешь.


10.1 После 16 — только белковая пища. Углеводы во второй половине дня превращаются в жир.

10.2. Страшно подумать, что жрать бабам после 16-ти. В тридцать лет например, булочку нельзя?


11.1 Контрастный душ — панацея от всего. Увеличивает циркуляцию крови, соотвественно, ускоряется метаболизм, разглаживается целлюлит, а также улучшается цвет лица и появляется сила воли.

11.2. Это точно. В условиях нашего ЖКХ любой душ контрастный и увеличивает ВСЕ! Циркуляцию мата по организму, ускорение выхода из под струй, разглаживание всего, даже того — чего раньше не было. Ну про цвет лица — это отдельно. Это к работникам ЖЭКа. Они лучшие визажисты.


12.1. Тщательно пережевывай пищу, медленно и вдумчиво. Опять же, чтобы разогнать метаболизм. знаешь, почему некоторые много едят и не толстеют? метаболизм хороший! Это еще и секрет француженок — они не торопятся во время еды и никогда не перекусывают!

12.2. Точно, точно. Жуй, жуй —,да не глотай. Полный ахтунг. И чему вас только в школе учат…

13.1. Чувство насыщения приходит спустя 20 минут, после того как ты съела достаточно.

13.2. А через тридцать приходит снова чувство голода…


14.1. Преврати приемы пищи в пытку. Сиди с прямой спиной, без телевизора/книги, используй все приборы, сервируй стол по всем правилам! Представь, что перед тобой сидит парень!

14.2. А лучше разденься и ешь перед зеркалом. Классический совет незабываемой Фаины Раневской.


15.1.Захотелось перекусить, а не надо бы? Сделай 20 приседаний, 50 прыжков! Прими ароматную ванную, сходи в магазин.

15.2 А лучше ляг на диван, включи порнушку и подрочи. (Ну если рядом нет партнера. В присутствии партнера дрочить не желательно хотя…) Приседания и прыжки не снимут голод так, как сексуальное удовлетворение!


16.1. Кофе, сигареты, алкоголь, газировка, фастфуд, чипсы, майонез, колбаса — твои основные враги. Заучи эти слова и ассоциируй их с целлюлитом и боками. Ненавидь их!

16.2. Уничтожай их, как только увидишь! И не давай им не единого шанса скрыться!


17.1. Орехи, масло — полезно, но в малых количествах. Это суперкалорийные продукты, так что горстка орехов, которыми так легко увлечься, могут составить всю предполагаемую калорийность твоего дня! Поэтому не увлекайся маслом, заправляя салат.

17.2. Полностью согласна. Три капельки оливкового масла на лист салата. И бокальчик мартини с маслиной! Это ли не счастье?

Кто-то ищет талию, а кто-то смысл жизни 