Название: Земляника в ноябре
Автор:Мильва
Бета: Касанди
Размер: миди 10145 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, мифические существа, мистика, экшн, POV.
Рейтинг: R
Краткое содержание: По берегам Озера бродит его Хранитель, следит за серыми камнями и рыжими соснами. А юный Целитель, один раз упавший в его воды, не может уже не вернуться на родные берега...
Примечание/Предупреждения: Смерть второстепенного персонажа.
читать дальше
Часть 1
Жара. Мы с мамой собираем землянику. Я ее сразу ем, а мама складывает в ладошку и, когда набирается побольше, подзывает меня и высыпает теплые ароматные ягоды мне в рот. Я жмурюсь от удовольствия. Так вкусно! Вкуснее, кажется, нет ничего!
Это, пожалуй, одно из самых счастливых моих детских воспоминаний. Отцу на работе вместо путевки к морю досталась поездка на это озеро. И он ругал начальство и какой-то непонятный профсоюз. Потом мы долго ехали на поезде, потом на машине. Но все это я помню урывками: верхняя полка, яйцо, которое надо есть, машина, приятно пахнущая бензином. А землянику запомнил так четко, как будто только вчера ее ел.
Огромное озеро, яркое небо и жара. Земляника, растущая на берегу возле леса.
Еще очень хорошо запомнился водитель, который вез нас от вокзала. Он хохотал, объезжая ухабы, и приговаривал: «Погодка — блеск! Но рыба клевать не будет!»
Все казалось огромным, каким-то прозрачным и нереальным. И синее, безбрежное озеро, и серые, горячие от солнца камни на берегу. И деревянный настил или мостик, уходящий далеко в воду. К нему подплывали на лодках рыбаки, и мы с мамой ходили смотреть на улов. Так мама говорила: «Пойдем посмотрим улов». И мы осторожно шли по серым, нагретым солнцем доскам и рассматривали серебристую рыбу на дне лодок. Мне хотелось заглянуть в прозрачную воду. Там, под водой, росла трава и мелькали серыми тенями мальки. Но мама не разрешала мне подходить к краю. «Ты упадешь, — говорила она, — а тут глубоко». Как же это глубоко, думал я. Вот же дно, близко. Хорошо видно.
Отца в этой поездке я почти не запомнил. Он уходил рано утром, пока мы еще спали, и возвращался вечером. Приносил рыбу. Которую надо было почистить и которую очень вкусно жарила мама.
А мы ходили гулять, сидели на теплых камнях, купались. Несмотря на жару, вода была холодной, и долго поплескаться не получалось. Я выбирался из озера, дрожа бежал к маме, и она заворачивала меня в полотенце, прижимая к себе, согревая. И было так хорошо и уютно.
Но все это помнится урывками, скорее даже образами.
***
Я стою на самом краю деревянного мостика и пытаюсь разглядеть что-то очень интересное на дне. Там, под водой, лежит что-то блестящее, но из-за легкой ряби на поверхности плохо видно, что это. И я подхожу ближе к краю, наклоняясь все ниже.
А в следующее мгновение лечу вниз и оказываюсь с головой в воде. Дна нет, плавать я не умею. Отчаянно молочу руками, но вода попадает в нос, и курточка становится жутко тяжелой, и ухватиться не за что… И сил не осталось. Вода заливает глаза, рот и нос. Не вздохнуть, и я тону, успев еще увидеть солнце через толщу воды…
Я не понял, что произошло, но пришел в себя, сидя на теплых досках. Отчаянно кашляя и отплевываясь. Из глаз катились слезы, и было очень холодно.
— Пришел в себя? — раздалось из-за моей спины. — Зачем ты полез в Озеро?
Я оглянулся и увидел высокого мужчину. На серые доски с него стекала вода.
Всхлипнув, я расплакался от пережитого. В горле саднило, в носу было противно от воды, и слезы сами текли из глаз.
— Испугался? — Мужчина присел рядом и потрепал меня по голове. — Не подходи больше к краю один.
Он провел руками по моей одежде, и она высохла. Легко прикоснулся пальцами ко лбу, и неприятные ощущения исчезли.
От удивления я перестал плакать и, открыв рот, уставился на моего спасителя. Он улыбнулся мне, снова потрепал по волосам, помог встать и подтолкнул в спину.
— Беги. И не падай больше в воду…
Я сделал несколько шагов, обернулся, но никого не увидел. Он исчез. Только мокрые доски напоминали о произошедшем. Я моргнул и со всех ног кинулся к берегу.
Все это я помню тоже очень ясно. И прозрачную воду, заливающую глаза, и панику от невозможности вздохнуть, и мокрые штаны, облепившие ноги.
И ярко-синие глаза того, кто спас меня. Больше ничего о нем я не помню. Только глаза.
Как и почему я оказался на мостках один, забылось, а глаза помню.
Маме я, наверное, ничего не рассказал. Во всяком случае, меня не ругали за самовольную отлучку и нарушение запрета.
А потом все кончилось. Погода испортилась, пошел дождик, и озеро из синего стало серым. И мы поехали домой. Обратную дорогу я тоже помню плохо. Перестук колес и тихий мамин голос, читающий мне книжку. Вот, пожалуй, и все.
Остаток того лета мы, кажется, провели в городе. Гуляли в парке, кормили булкой уток и голубей.
Отец уходил на работу, и его очень часто не было дома. Потом началась осень, а за ней зима, и мама по утрам отводила меня в детский сад. А вечером забирала домой, и мы сидели с ней рядом на диване. Мама вязала крючком маленькие носочки и кофточки из разноцветных ниток, обнимала меня, целовала в макушку и все говорила, как здорово будет, когда родится моя сестра.
Какая сестра, не понимал я. Зачем? Нам же так хорошо…
***
На Новый год мне подарили велосипед, и я был счастлив и хотел, чтобы скорее наступило лето, — не терпелось погонять на нем по парку.
После Нового года в садик меня стал отводить отец. Мама почему-то все больше лежала на диване и с трудом передвигалась по квартире.
***
Громкие голоса в коридоре, тревожный свет пробивается под дверь в мою комнату. Мне почему-то страшно.
Я проснулся посреди ночи от топота и плача. Плакала, кажется, мама, и я перепугался, вылез из кроватки и долго не решался выйти из комнаты.
Звонок в дверь. Я выскочил в коридор. Мама растерянно улыбнулась. Отец, обнимавший ее за плечи, скользнул по мне взглядом. На пороге квартиры стояли два человека в белых халатах.
Я подбежал к маме и обнял ее.
— Тихо, мой хороший, — прошептала она. — Тише. Я только съезжу в больницу, а когда вернусь, познакомлю тебя с сестренкой. — Она снова улыбнулась и как-то сморщилась.
Отец подхватил меня на руки, мама погладила меня по волосам, поцеловала в макушку и вышла вслед за людьми в белых халатах.
Из больницы мама не вернулась.
Часть 2
Утром меня разбудил отец, но отвел не в садик, а отвез на метро к какой-то тетке, о чем-то поговорил с ней и уехал. Я запомнил только маленькую квартиру и большого серого кота. Тетка велела называть ее «тетей Надей» и все вздыхала и терла глаза.
Тетя Надя кормила меня сладкой, невкусной кашей, жидким супом с капустой и противной морковкой, разрешала играть с котом и называла бедненьким мальчиком. Я не понимал, что происходит. Очень хотелось домой, к маме, но отец не приезжал, и мама не приезжала, и приходилось есть кашу и играть с котом. Больше заняться было нечем.
Никто так и не приехал за мной. Через несколько дней тетя Надя помогла мне одеться и отвезла домой. Войдя в квартиру, я не узнал ее. Зеркало в прихожей было закрыто какой-то тряпкой. Исчезли мамины тапочки. И вообще исчезло все, что принадлежало маме: пестрый халатик из ванной, помада в розовом тюбике, корзинка с цветными клубками.
— Где мама? — спросил я.
— Мамы больше нет, — прошептал отец. — Иди в свою комнату, сын.
Я не посмел ослушаться, ушел к себе, с ногами залез на кровать и расплакался. Я так и заснул, не раздеваясь, свернувшись поверх покрывала и прижав к себе зайца, мою любимую игрушку, а ночью проснулся и побежал к маме. Я часто прибегал в родительскую спальню, увидев плохой сон, и мама всегда обнимала меня, гладила по голове и успокаивала.
В спальне на краю большой кровати, согнувшись и обхватив голову руками, сидел отец. Он поднял глаза, распрямился. Я несмело подошел к нему, а он вдруг обнял меня и прижал к себе.
— Ничего, — пробормотал он. — Ничего, справимся.
Это был, пожалуй, единственный раз, когда он обнимал меня.
***
И началась наша новая жизнь вдвоем. Отец почти не разговаривал со мной. Молча помогал одеться с утра, молча отводил в садик, а вечером так же, не говоря ни слова, приводил домой. По выходным мы иногда ходили гулять в парк и во время этих прогулок тоже не разговаривали. Он более-менее научился готовить, получалось у него не так вкусно, как у мамы, но все же съедобно. За столом я сидел один, сам мыл за собой посуду и уходил в свою комнату.
А потом мы переехали. И в школу я пошел уже в новом районе.
Это сейчас я понимаю, что отец убегал. Убегал от воспоминаний, от всего, что было связано с прежней, счастливой жизнью. А тогда…
Мама стоит на берегу пруда, улыбается мне и машет рукой, и я бегу, бегу со всех ног и никак не могу добежать. А мама все дальше, и сил не хватает, и дыхание сбивается, и сердце колотится.
Задыхаясь, я просыпался в слезах, вскакивал, чтобы бежать к маме, потом вспоминал, что ее больше нет. Плакал и снова засыпал.
Первый переезд я пережил легко. Ну, более-менее. Я все еще не мог привыкнуть, что мамы больше нет.
Новая квартира, первый класс. Начало какой-то другой жизни…
Отец отводил меня в школу, а домой я возвращался уже сам. Открывал дверь висящим на шее ключом. Разогревал суп. Обедал и не знал, чем заняться. Уроков нам не задавали. Телевизор смотреть не хотелось. И я сидел на кухне и рисовал в тетрадке. На бумаге в косую линейку появлялись образы мамы, такой, какой я ее помнил. Получалось плохо и не похоже. Я рвал и комкал свои рисунки и снова пытался рисовать.
Потом мне попалась книжка, не помню уже какая. И я понял, что могу, умею читать! С тех пор читал я постоянно. Читал все, что попадалось мне в руки. У нас почти не было книг, но мои одноклассники давали мне то, что было у них дома.
Детективы и научная фантастика, приключенческие романы и классическая проза… Я читал все и с удовольствием!
Буквы складывались в слова, слова — в предложения, предложения — в повествования. Книги уводили меня из серого, страшного, враждебного мира, погружая в иную реальность.
Я был мушкетером — храбрым и отчаянным. Я был первопроходцем, золотоискателем, космическим пиратом, ковбоем, следователем!
Мне все реже и реже стала сниться мама.
Когда я закончил первый класс, мы снова переехали. И я очень расстраивался оттого, что не увижу больше своих одноклассников и друга Мишку, с которым мы сидели за одной партой.
В новой школе у меня снова появились друзья, и я быстро привык к ним, а потом мы снова переехали… И фразу: «Познакомьтесь, дети, это Саша Ивлев. Он будет учиться в нашем классе» — я слышал за все время обучения раз десять, наверное, если не больше.
***
После того как я закончил четвертый класс, мы уехали из родного города. Но перед этим отец отвез меня на кладбище и показал серый камень, на котором было написано: «ИВЛЕВЫ Александра и Мариночка».
— Тут похоронены твоя мать и сестра, — объяснил он. — Прощайся, больше мы сюда не вернемся. — Отец положил рядом с камнем две белых розы и отвернулся, закрывая лицо рукой.
Я к этому времени уже стал забывать, как выглядела мама, все-таки я был очень мал, когда ее не стало. В памяти остались только тепло, смутные образы и та земляника, которую мы собирали на берегу.
***
Несмотря на постоянные переезды, а может, и благодаря им, учился я хорошо. Предметы давались мне легко. А из-за постоянной смены школ учителя не успевали начать относиться ко мне предвзято и оценивали только знания, а не хулиганские поступки или манеру одеваться.
Новый город оказался мрачным, дождливым и каким-то строгим. Я не мог оценить просторные набережные и редкие солнечные дни, золотившие купола и шпили.
Мне было плохо. Плохо от короткого дня, от ранней ночи и постоянного дождя, который, кажется, пропитал здесь все насквозь.
И снова книги пришли мне на выручку. Белоснежные вершины Кордильер, загадочные глубины океана, дождливый Лондон, мрачные средневековые замки и выжженные солнцем прерии снова заменили мне реальность.
В новом городе я пошел в пятый класс. Я уже привык быть один и не пытался заводить друзей, понимая, что в любой момент мы можем снова сорваться с места.
***
В седьмом классе я в первый раз попробовал возразить отцу, снова затеявшему переезд. Мне нравилась школа, в которой я учился на тот момент, нравились учителя и одноклассники.
Я наконец-то оценил прелесть этого серого города с короткими, зимними днями и прозрачными летними ночами. Мне не хотелось переезжать. Но отец только взглянул на меня и велел собирать вещи.
И в восьмой класс я пошел в другом городе.
***
Зеленые больничные стены расплываются, сознание мутится, дышать больно. Каждый вздох дается с трудом. Сердце колотится в ребра, как будто пытается выпрыгнуть. Страшно, очень страшно. Бред путается с реальностью, тело сводит судорога, и я проваливаюсь куда-то.
Мама стоит на берегу пруда, манит меня рукой. И я бегу к ней, бегу, плача и задыхаясь, отчаянно боясь, что она сейчас исчезнет.
Снова судорога, и я прихожу в себя, хватая ртом воздух.
— Мама, — шепчут пересохшие губы. — Мамочка!
Высокий мужчина, стоящий возле моей кровати, наклоняется ко мне, сильно стискивая пальцами щеки, заставляя открыть рот, и капает мне на язык что-то невыносимо горькое.
Я кашляю, а незнакомец проводит руками по моей груди — и становится легче дышать, сознание проясняется.
— Спокойно, все хорошо. Я успел вовремя, — шепчет он и заглядывает мне в глаза.
Я вздрагиваю: именно эти ярко-синие глаза я помню с детства. Именно он вытащил меня тогда из воды и исчез. И вот появился снова.
***
Новый город — на берегу огромного озера — оказался тихим, провинциальным и очень мне понравился. Он вызывал какие-то смешанные чувства покоя и — постоянства, что ли? Я уже не жалел, что мы приехали сюда.
Несмотря на гордое звание столицы республики, городок был небольшой, и, хотя мы продолжали переезжать с квартиры на квартиру, я наконец-то проучился в одной школе два года подряд. По-прежнему не заводя друзей, я все же общался со своими одноклассниками. Принимал участие в играх.
Тонкий, осенний лед. Хрупкий и прозрачный, как стекло. Бегать по нему так здорово! Опасно. Дух захватывает!
— Пацаны! Кто дальше?!
Лед трещит и проламывается подо мной. Неглубоко, но очень холодно.
До дома мне пришлось бежать в мокрой одежде. Отца не было. Его никогда не было днем дома. Я с начальной школы все делал сам. Вот и тогда, добежав до квартиры, я стянул мокрую куртку и штаны, повесил их сушиться, выпил горячего чая, пытаясь согреться… Отец так и не узнал, что случилось.
***
Я никогда не болел раньше. Ну, как-то так получилось. И, проснувшись на следующий день с тяжелой головой и усталостью во всем теле, я, не зная, как поступить, пошел в школу. Отца, как обычно, не было дома.
К четвертому уроку мне стало совсем плохо, и учительница русского отвела меня в медкабинет. Медсестра измерила мне температуру и с ужасом уставилась на градусник.
— У тебя сорок и два, — сказала она. — Как ты вообще на ногах держишься? Я скорую вызываю.
Приехавшие врачи недолго думая отвезли меня в больницу. Я к этому моменту уже совсем перестал соображать. Сознание туманилось. Хотелось лечь и закрыть глаза.
Мне было все равно, что положили меня в коридоре, лишь бы лежать. Все равно где. Вечером приехал отец, испуганно скользнул по мне взглядом и пропал. Не знаю, кому и что он сказал, но после его визита меня перевели в отдельную палату, а потом отвезли в пустой и холодный кабинет, сделали рентген и я услышал: «Двусторонняя пневмония».
Мне делали уколы и давали таблетки, но лучше не становилось. Температура не падала, и в груди все болело. Я постоянно то ли засыпал, то ли терял сознание. И бред путался с реальностью. Бредом был визит незнакомца с ярко-синими глазами или нет? Я не знаю. Но после этого я начал быстро поправляться, удивляя врачей.
***
Отец приезжал каждый день. Привозил яблоки и виноград. По-прежнему молчал и только смотрел с жалостью и страхом. Когда мне стало полегче, я попросил его привезти книжку. Не знаю уж, где он сумел добыть ее, но остаток моего пребывания в больнице я провел в Средиземье.
Пока я болел, наступила зима и городок весь оказался засыпан снегом. Выписали меня перед самым новым годом. Отец, как обычно, приехал в больницу, подождал, пока я оденусь, и повез домой. Все молча. Только по дороге, в такси, он посмотрел мне в глаза, потрепал по голове и тихо произнес:
— Не пугай меня так больше, сын. — Он всегда называл меня «сын», никогда по имени. — Я не переживу, если и тебя не станет…
От болезни я окончательно оправился только к весне. И учеба в том году давалась мне сложнее обычного. Я заканчивал уже девятый класс, и впереди были экзамены.
В больнице я тогда окончательно определился, кем хочу стать. Видя работу врачей, я не представлял себе, что могу быть кем-то еще.
Часть 3
Поздний вечер. Я почти бежал домой после дополнительных занятий по никак не дававшейся мне физике. Одиннадцатый класс. Надо готовиться к экзаменам — и выпускным, и вступительным. И возвращался я поздно.
— Эй ты, белобрысый! — Окрик сзади заставил остановиться и развернуться. — Стой! — Из темного проулка на меня вышли несколько фигур. Окружили. У некоторых в руках бейсбольные биты.
— Ты чо к Ленке лезешь? — Я узнал двоих своих одноклассников. Остальные незнакомы.
— Я не лез. — Собственный голос противно задрожал. Их много, и они пьяны.
— А на химии сегодня?
Толстая Ленка, считающаяся самой красивой девочкой в школе, попросила помочь ей на контрольной.
Оправдываться не имеет смысла. Надо бежать. Но путь к бегству отрезан, и мне стало страшно. Я понимал, что Ленка — это повод. Они сразу невзлюбили меня. И, видимо, только и ждали подходящего случая.
Усмехаясь и чувствуя свое преимущество, они продолжали окружать меня. Кто ударил первым, я не видел, но отлично сознавал, что мое сопротивление еще больше раззадорит и разозлит их. Я только пытался закрывать голову руками, надеясь, что им скоро надоест. Очередной удар сбил меня с ног, и я упал, вызвав громкий смех. Они уже разошлись, пиная меня, а я лежал, все так же стараясь прикрыть голову и подтягивая ноги к животу. Боли я не чувствовал, только страх.
— Не много ли вас на одного? — Низкий, насмешливый голос неожиданно раздался совсем рядом.
— Те чо, мудак, иди, не суйся, а то и тебя отоварим!
— Ну попробуй, — все так же насмешливо прозвучало из темноты.
Почувствовав новую жертву, они отвлеклись от меня и молча пошли на голос.
Я попробовал отползти в сторону и понял, что правая рука не слушается — кажется, по ней пришелся удар битой. На меня уже не обращали внимания, полностью переключившись на новый объект. Я хотел крикнуть: «Беги, беги, пока не поздно!» Но из горла вырвался только хрип. Я попытался встать, цепляясь за какой-то забор, но ноги тоже слушались с трудом.
А в темном проулке уже вовсю шла драка. Обладатель низкого голоса оказался не такой легкой жертвой, как я, и мои обидчики по одному выбывали из строя, практически вылетали. Последний неуверенно обернулся и, шипя сквозь зубы: «Мы еще встретим тебя, сука», вдруг отпрыгнул в сторону и дал деру, теряя свою биту. Остальные лежали. Кто-то стонал, кто-то не шевелился.
Не обращая на них внимания, незнакомец подошел ко мне и помог встать. Пристально посмотрел в лицо. В мутном свете далеких фонарей я мог разглядеть только длинные волосы и широкие плечи. Да и ростом он повыше.
— Ты как? — спросил он, придерживая меня за локоть. — Где болит?
Болело, кажется, везде. И я со стоном уткнулся лбом ему в плечо.
— Потерпи, — прошептал он. — Тут я не справлюсь. Давай пойдем, тебе надо в больницу.
Я помотал головой, мне ужасно хотелось домой, но он уже настойчиво тащил меня в сторону освещенных улиц.
До больницы недалеко. Тут все рядом, но идти трудно. И начало подташнивать. Я уже почти висел на нем, когда мы добрались до приемного покоя.
— Дальше сам, — шепнул он и вдруг очень нежно поцеловал меня в губы.
Так меня не целовал никто. Девчонки, бывало, тыкались неумелыми губами в мои, смеялись и сразу убегали. А он целовал меня по-настоящему. Горячо и жадно ласкал мой рот, гладил по волосам. От этого поцелуя я даже позабыл о своих ранах, попробовал ответить, обнять в ответ и застонал, не в силах поднять руку.
Он оторвался от моих губ, несильно прижал к себе, перевел дыхание и поцеловал в макушку.
— Надо подождать. Еще немного подождать, — выдохнул он, разворачивая меня и подталкивая в сторону больничного крыльца.
***
В очередной раз мы переехали перед тем, как я пошел в выпускной класс. Вместо квартиры у нас теперь был дом. Большой красивый дом на берегу озера. Тут таких было много. Город, в котором мы оказались, хоть и был райцентром, но, по сути, являлся большим селом.
Дом мне очень понравился. Просторный и светлый, со скрипучими половицами и печкой, которую надо было топить дровами и от которой по всему дому изумительно пахло сухим деревом и живым огнем.
Мне наплевать было на отсутствие городских удобств, на то, что вместо ванной у нас теперь баня. Мне было так хорошо в этом доме. Так уютно и тепло, как не было никогда раньше. И я заранее расстраивался, представляя, как тяжело будет расставаться с ним.
Отношения с одноклассниками в новой школе у меня сразу не заладились. Выпускных классов на весь городок было всего два. И меня не приняли ни в одном из них. Я не стремился заводить друзей. Мне надо было закончить школу, потом я собирался поступать в медицинский институт, а значит, уезжать отсюда. А одноклассникам я не понравился. Они знали друг друга с детства. А я был чужаком. Да еще и любящим учиться чужаком. Меня шпыняли, мне пакостили — мелко и гадко. И, в конце концов, избили в темном переулке.
Правда, после того случая от меня отстали. Не стали относиться лучше, но и лезть перестали. Слух о том, что у меня есть защитник, распространился по городку, и меня стали побаиваться.
Врачам я тогда наплел что-то про неудачное падение, и они, хоть и качали головами, в полицию обратиться не предложили. Правая рука, оказавшаяся сломанной, срослась, ушибы и ссадины зажили. Отцу я тоже соврал что-то. И он не стал меня расспрашивать. Что меня вполне устроило.
Учителя любили меня, помогали, и, к своему удивлению, школу я закончил с серебряной медалью.
Перед тем как уехать поступать, я второй раз в жизни попросил отца не переезжать больше, не продавать дом. Да он и сам, кажется, устал от бесконечных метаний с места на место и только кивнул.
***
Вступительные экзамены я сдал легко и, ко всеобщему удивлению, был зачислен на первый курс медицинского института. То ли повезло, то ли институту выделили квоту на студентов из провинции… Не знаю. Но место в общежитии мне тоже досталось. А потом отец неожиданно прислал мне денег с короткой запиской: «На жилье». И я смог снять квартиру.
Учеба давалась легко. Я с радостью ходил на лекции, впитывая науку быть врачом. Профессора удивлялись и радовались моей готовности учиться. Ко второму курсу я уже полностью понимал, что хочу быть врачом общей практики. Меня отговаривали, мне пророчили блестящую карьеру хирурга, но я сумел настоять на своем.
На каникулы я приезжал в ставший уже родным город. С удовольствием мылся в пропахшей дымом бане, просыпался в своей низкой и светлой комнате. И ничего не делал. Отдыхал.
Отец посматривал на меня с какой-то тоской, но по обыкновению ничего не говорил.
***
На четвертом курсе я неожиданно столкнулся с проблемой. Физика и так никогда мне не давалась, а тут я увлекся предметами по специальности и подзапустил ненавистную науку. В зимнюю сессию экзамен я не сдал. Замаячило отчисление, и я распереживался, задергался. Попытался учить, но по-прежнему ничего не понимал. И от этого становилось только хуже.
— Ты понимаешь, что он врач от бога? Нахрен ему твоя физика не сдалась! Он диагност, каких я на своей практике не видел! Понял? Ты ему на когда пересдачу назначил? На сегодня? Прекрасно. Спросишь чего-нибудь несложное, внимательно выслушаешь ответ и поставишь тройку. Больше ему не надо. Ты понял? Я не потерплю, чтобы из-за твоей принципиальности пропал такой специалист.
Этот телефонный разговор я подслушал из-за двери деканата, куда пришел за направлением на пересдачу. Я сначала не понял, что говорят обо мне. Постучал в дверь, вошел, готовясь получить выволочку от декана, а то и документы на отчисление. И неожиданно встретился с улыбающимся профессором, моим руководителем.
— Ивлев? Вот хорошо, что ты пришел. Иди сейчас в пятую аудиторию и сдай наконец-то физику. Это последний экзамен по ней. Больше не будет. И не переживай. Все у тебя получится.
Я ошарашенно вышел. «Так это он про меня говорил? — подумал я, прислоняясь к стенке. — Это я «врач от бога»? Верилось с трудом. Но физику я сдал, хотя не очень понимал, что у меня спросили, а от своего бреда в ответ стало стыдно.
***
К пятому курсу у меня неожиданно завелась подружка. Невозможно, наверное, быть студентом и не принимать участия в вечеринках. Я не был исключением и, отмечая сдачу очередной сессии, вдруг оказался объектом внимания красавицы Алены. Черноволосой и фигуристой девчонки откуда-то с юга. Она училась на два курса младше и как-то очень плавно охмурила меня — и, не доставляя неудобств, вписалась в мою жизнь.
Я не задумывался об отношениях. Меня не тянуло к женщинам, как, впрочем, и к мужчинам. Тот поцелуй возле больницы был, пожалуй, единственным моим сексуальным опытом. И то, что Алена оказалась в моей жизни и постели, стало для меня скорее неожиданностью.
Я был молод, мне нравилось целоваться с ней и заниматься сексом. Она не мешала мне учиться, не требовала подарков, просто жила рядом и, казалось, понимала меня. Я даже подумывал пригласить ее в гости на каникулы, показать мой дом, познакомить с отцом…
***
— ...Он нормальный. Я же сказала, что у меня получится! Ну и что из того, что красавец? Нафига он мне сдался? Он из какого-то «нижнего задрищенска»… Да я с ним, только чтоб в общаге не жить! Подцеплю кого-нибудь из местных. Он и не заметит моего исчезновения. Он меня не замечает. Вечно то в своих книжках, то на практике, то в институте. В кино ни разу не пригласил! А пофиг… Трахается хорошо! Когда я его достану. Сам никогда не пристает. Я сначала вообще думала, что он «голубой», а нет, вполне себе… Только попробуй! Отбить. Ему еще полтора года учиться. А я где жить буду? Вот и отстань. Вот когда найду себе нового, тогда — пожалуйста. А пока… Волосенки повыдергаю!
Я вернулся с практики и раздевался в прихожей, когда услышал этот разговор. Алена, не доставлявшая хлопот, оказалась меркантильной, живущей со мной только из-за квартиры и готовой расстаться при первом удобном случае.
Я, кажется, даже не расстроился. Прошел в комнату, нашел большой мешок и начал скидывать в него ее вещи. Она растерянно смотрела на меня, хлопая глазами и прижимая к груди телефон. Видимо, поняв, что я все слышал, не сопротивляясь, покинула квартиру. Даже ничего не сказала. Молча взяла пакет и ушла.
Больше я отношений не заводил. Учеба подходила к концу, началась интернатура с постоянными дежурствами. И хоть женщины и обращали на меня внимание, я стал сторониться их, ожидая подвоха. Всю жизнь я был практически один. И не собирался больше ничего менять.
После получения диплома мне, единственному из группы, предложили пойти в аспирантуру. Но я уже договорился, и в больнице родного города меня очень ждали.
Я без сожалений снова уехал из серого, дождливого города. Уехал, как я надеялся, навсегда.
Отец больше никуда не переехал. И я вернулся домой.
Часть 4
На следующий день после приезда я устроился в местную больницу. В ту самую, в которую пришел со сломанной рукой и ссадинами по всему телу. И практически сразу приступил к работе. Врачей не хватало.
***
Вернувшись домой после первой смены, я обнаружил, что отца не стало. Нет, он не умер. Просто исчез. Оставил на столе в кухне документы на дом, банковскую карту на мое имя и письмо.
«Прости меня, сын, — писал он. — Прости, что испортил тебе жизнь бесконечными метаниями с места на место. Я так и не смог забыть твою мать.
Дом я оформил на тебя. В банке тоже все переоформил. Там немного, но это все, что я могу тебе дать. Меня искать не надо. Не знаю, долго ли мне осталось, но я больше не могу жить с тобой под одной крышей. Ты слишком похож на свою мать, у вас даже имена одинаковые. И мне невыносимо видеть ее в тебе и знать, что ничего не исправить.
Ей нельзя было рожать второй раз. Она и первые роды с трудом перенесла. А мне хотелось много детей. Я был жутким эгоистом. Думал только о себе. А она любила меня. И хотела, чтобы мы были счастливы.
Тогда и ее не спасли, и новорожденная девочка не выжила. Но это, наверное, и к лучшему. Я бы не справился с грудным ребенком, а мысль о том, чтобы жениться снова, была мне противна.
Прости меня, если сможешь. И знай, я очень горжусь тобой. Несмотря ни на что, ты вырос хорошим человеком и будешь прекрасным врачом».
Я сидел за столом в холодной кухне, снова и снова перечитывая строки, написанные твердым, уверенным почерком.
Какое-то двойственное чувство охватило меня. С одной стороны, облегчения, а с другой — потери. Последний родной человек исчез из моей жизни. И, зная отца, можно было быть уверенным: исчез он навсегда.
***
Я с головой окунулся в работу. Врачей не хватало, и я никогда не отказывался от дополнительных смен, оставался дежурить в особо сложные дни. Работал, работал, изредка забегая домой, чтобы протопить печку и не дать выстудиться комнатам.
Соседи сначала отнеслись ко мне настороженно, но, узнав где и кем я работаю, начали, ну, не то чтобы уважать — относиться с пониманием. Я никогда и никому не отказывал. И вскоре вся улица узнала: ко мне можно обращаться в любое время суток. И я уже привык, что в мою дверь могут постучаться и попросить помощи и днем и ночью.
Одиночество не угнетало меня. Наоборот, мне нравилось быть одному. Нравилось в редкие выходные валяться на диване с книжкой. Но иногда, особенно долгими зимними вечерами, становилось тоскливо. И вспоминался тогда тот незнакомец, спасший меня несколько раз и поцеловавший возле больницы. Вспоминались его руки на моих плечах и жадные, ласкающие губы. От этих воспоминаний сладко начинало потягивать в животе. «Кто он?» — думал я. То, что он не совсем человек, я понял уже давно, как понял и то, что очень хотел бы снова увидеть его. И не только увидеть. И мне наплевать было на то, что он мужчина, и на его странную природу. Если бы я только знал, как его найти, я бы не раздумывая отправился на поиски. Но он всегда появлялся сам. Неожиданно и в разных местах. И исчезал...
В такие моменты очень хотелось выйти на берег Озера (уже давно, в мыслях, я называл Озеро с большой буквы). Просто выйти и постоять, вглядываясь в горизонт днем или пытаясь разглядеть что-то в темноте северной ночи. И я выходил. До берега было недалеко.
Так пролетела зима и как-то неожиданно наступила весна. Еще вчера ветер бросал в лицо колючий снег, а сегодня вдруг дохнул теплом, расчистив небо и заставив сугробы просесть и посереть.
***
На первое мая у меня неожиданно выпал выходной. Обычно меня, как человека одинокого, ставили на все праздничные смены, а тут неожиданно выпало целых два дня отдыха.
Первый день я проспал почти целиком, выбравшись из кровати ближе к вечеру. Истопил баню, с удовольствием напарился и снова забрался под одеяло, а на второй день проснулся рано, понял, что сна ни в одном глазу, и решил дойти до берега.
Озеро встретило меня прохладным ветром и широкой полосой ледового припоя, за которым начиналась вода, по-весеннему ярко-синяя и холодная даже на вид. Я постоял, рассматривая далекие островки с шапками пока еще серых, весенних деревьев, и вдруг неожиданно решил купить лодку с мотором и при первой же возможности попробовать добраться до них.
Целый день я бродил по берегу, вдыхая пьянящий весенний воздух, и не мог оторвать глаз от этих островков. Все казалось, что меня зовут туда, что там меня ждет что-то необычное, волшебное.
Отцовские деньги я до сих пор не тратил, даже толком не знал, сколько там на счету. На жизнь мне хватало зарплаты, да и питался я чаще всего в больничной столовой, забегая туда в свободное время и наскоро перекусывая под ворчание поварихи, что не дело молодому человеку быть таким тощим и есть так мало.
***
Магазинов, торгующих «товарами для рыбаков и охотников», в нашем городе было целых два, и я отправился в ближайший из них, как только выдался свободный день. Продавец оказался моим постоянным пациентом. Он помог мне с выбором, а денег, оставленных мне отцом, как раз хватило на катер и мотор к нему. Потом дядя Паша, наш водитель со скорой, научил меня пользоваться всем этим. К этому времени Озеро уже освободилось ото льда и над далекими островами зазеленели первые листочки.
***
Я с трудом дождался следующего выходного. Даже целых трех выходных, выпрошенных у заведующей в счет зимних переработок. Прибежал домой, покидал в сумку какие-то вещи, сунул туда же плед, пару банок консервов и, не чувствуя усталости, бросился на берег.
Мимо чужих лодок и рыбачьих сетей я прошел тихонько, как учили, а вырвавшись на открытую воду, дал полный газ — и мой катер, задрав нос, понесся к далеким островкам.
От скорости, от высокого неба и ярких солнечных бликов на небольших волнах, от ожидания чего-то необычного стало так хорошо и радостно, что я рассмеялся и, мотнув рукоятью руля, заложил крутой вираж, поднимая фонтан брызг за кормой.
***
До гряды островов я добрался довольно быстро и снизил скорость, опасаясь налететь на подводные камни. В основном тут были только серые скалы, поросшие редкими соснами, иногда встречались островки побольше, уходящие покатыми валунами в прозрачную воду. К одному из таких я и решил пристать. Вытащил катер и осмотрелся.
Волны с тихим шорохом набегали на серый камень, оставляя на нем причудливые, изломанные следы. Было тепло и тихо, только где-то в кронах деревьев пели невидимые отсюда птицы.
Прозрачная, загадочная глубина манила к себе, и я решил искупаться. Скинул одежду и вошел в не прогревшуюся еще воду. Окунулся, нырнул с головой и вдруг почувствовал, как уходит из тела накопившаяся за зиму усталость. Озеро как будто вытягивало из меня все плохое, наполняя взамен энергией и покоем. Я снова нырнул, разворачиваясь к берегу, а когда вынырнул, увидел рядом с моим катером его.
Высокий, широкоплечий, с длинными, светлыми волосами и ярко-синими глазами, он стоял на камне, скрестив руки на груди, и смотрел, как я выхожу из воды.
Наконец-то я смог как следует разглядеть его при свете дня. И весь он был отсюда. Из этих островов и скал. Из этой суровой северной природы. Резкие черты лица смягчались улыбкой, сильные плечи и руки скрывала синяя рубаха свободного покроя без застежек, с причудливой вышивкой на вороте, а серые штаны — кажется, из кожи — подчеркивали длинные ноги.
Я шел к нему навстречу, совершенно не стесняясь своей наготы. Отжал отросшие за зиму волосы и остановился, не дойдя каких-то пару шагов.
— А ты вырос. — Он улыбнулся и протянул ко мне руки. — Ну, иди сюда, я так ждал тебя!
Я сделал два неверных шага и оказался в его объятьях. Он погладил меня по плечам, провел ладонью по волосам, несильно прихватил их, заставляя откинуть голову, и поцеловал. Так же ласково, как тогда у больницы, и вместе с тем требовательно, напористо. И я ответил ему, целиком отдавшись губам. Вздрагивая и не зная, куда девать собственные руки. Не зная, можно ли обнять его в ответ, можно ли скользнуть пальцами под рубаху. А потом понял: можно. Можно все. И гладить, и целовать в ответ, и обнимать, желая принадлежать ему. И когда исчезла его одежда? Я не заметил. Только контакт стал полным: тело к телу, кожа к коже.
Он что-то шептал мне на ухо, прижимая к себе, и целовал. Целовал уже не только губы. Руки, плечи, грудь — все плавилось под его прикосновениями. И в какой момент он спросил меня: согласен ли я, хочу ли? Не помню. Только свой ответ, вырвавшийся тихим вздохом, запомнился: «Твой, — шептал я, — твой, я только твой! Хочу тебя!»
Откуда под спиной мягкий мох? Да все равно. Это не секс, это — нечто большее. Слияние, соединение, взаимная отдача и радость! По-другому не описать. Именно радость. От всего. От сильного тела, вжимающего в мох, от пальцев, скользящих внутри, от весны, от огромного Озера. И хорошо так, что стон вырывается сам собой. И бедра сами бесстыдно расходятся в беззвучном приглашении. И тело выгибается навстречу. И плоть, врывающаяся внутрь, так желанна, так ожидаема, что кричать хочется от удовольствия.
— Ты кричи, — будто прочтя мысли, прошептал он. — Кричи, не сдерживайся. Нас никто не услышит и не увидит. Уж об этом-то я позаботился.
Я не закричал — застонал. Тихо застонал, закинул голову, стараясь обнять широкие плечи и прижать его к себе. И так хорошо было, что я забыл обо всем, отдаваясь, растворяясь, утопая в ярко-синих глазах.
А потом уже он, глухо застонав, упал рядом на мягкий мох, как по волшебству расстилавшийся под нами. Провел пару раз ладонью по моему члену и удовлетворенно рассмеялся, глядя, как меня выгибает от наслаждения. А я смотрел в небо, высокое, весеннее небо и не мог оторвать взгляд от чайки, пролетавшей над нами. Все внутри дрожало, и хотелось продолжения. И я прижался к нему, пристроил голову на плече, толкнулся носом в скулу и спросил:
— А как тебя зовут? И кто ты вообще?
— Очень своевременный вопрос, — рассмеялся он. — Только понравится ли тебе ответ?
— Понравится, — прошептал я и поцеловал его в шею.
Он откинулся на спину, заложил руки за голову и задумался.
— У меня много имен, но больше всего мне нравится Хöльм. Так меня называли люди, жившее на этих берегах много лет назад. А кто я? Ты разве еще не понял?
— Бог? — пробормотал я.
— Ну нет, — снова рассмеялся он. — До них мне далеко. Я дух… хранитель этих мест. Наверное, это правильное определение. С богами у меня сложные отношения, не буду тебе об этом рассказывать. Не сейчас во всяком случае. Потому что сейчас мне хочется обнять тебя и объяснить, как долго я тебя ждал.
И снова он целовал меня ласково и требовательно и брал, а я отдавался. Ему нельзя было не отдаваться. В его руках было так хорошо, что невольные стоны вырывались сами собой и тело реагировало однозначно. И лежать рядом с ним после всего было хорошо — просто лежать, устроив голову на широкой груди.
***
— Ты, наверное, есть хочешь? — Он погладил меня по плечам.
Про еду я и думать забыл. Поднял голову, посмотрел ему в глаза и пробормотал:
— Наверное, да. У меня там, в лодке, консервы…
— Какие консервы! Все Озеро к нашим услугам! — Он развернулся и достал из-за спины обкатанную волнами доску с лежащей на ней большой рыбой. Копченой или вареной, я не разобрался. — Попробуй, это вкусно. — Хöльм оторвал длинными пальцами кусок мяса и поднес к моим губам.
Вкусно — это не то слово. Это было восхитительно. Ничего лучше я в жизни не ел. Нежное мясо в буквальном смысле таяло на языке. А он смеялся, подбирал крошки с моих губ и снова улыбался, глядя на меня.
— Вкусно-то как! — Я прожевал очередной кусок и тоже улыбнулся. — Спасибо! Это… — Я постарался собрать свои ощущения в кучу. — Это потрясающе!
— Как? — Доска с рыбьим хребтом куда-то делась. — Как ты сказал?
— Потрясающе! Обалденно! Супер! Здорово! Ничего не пробовал лучше!
— Понравилось, что ли? — Он снова обнял меня. — Ну, так и скажи…
А меня уже было не остановить. И я шептал ему про то, какой он классный и красивый, действиями подтверждая свои слова. Вжимая его в мягкий мох, я как мог объяснял ему, что значит «классно» и «обалденно», а уж когда мы дошли до «крышесносно», он сам не выдержал — зарычал и, подмяв меня под себя, обеспечил мне это «крышесносно».
И снова мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, наслаждаясь друг другом и глядя в темнеющее небо. В объятьях Хöльма было удивительно тепло, уютно и как-то… правильно, что ли? Хотелось, чтобы время остановилось…
— Не беспокойся ни о чем, не о чем беспокоиться. Засыпай. Засыпай мой Целитель, — шептал мне на ухо Хöльм.
Мне хотелось еще о многом расспросить его: о богах, об Озере, о нас, но глаза уже закрывались, и огромное, полное звезд небо склонялось над нами. И я заснул в крепких руках, прижимаясь щекой к твердому плечу.
***
Проснулся я в одиночестве от утренней прохлады. Солнце еще не встало, и от воды тянуло свежестью. Я поежился, хотел уже сходить к катеру за пледом, когда Хöльм появился рядом, сел на мох и погладил меня по плечам. Разговаривать не хотелось, а рядом с ним стало тепло. Я поднялся, прижимаясь к нему, и стал смотреть на светлеющее небо.
Рассвет тонкой кромкой разгонял ночные облака, поднимаясь над горизонтом. Когда над краем воды показалось солнце, Хöльм встал, слегка оттолкнув меня, повернулся к нему лицом, поклонился, раскидывая руки, и произнес длинную фразу на неизвестном мне языке, из которой я понял только «Ра». Я встал у него за спиной и вдруг почувствовал. Понял — и тоже вскинул руки в приветственном жесте, поклонился и пробормотал: «Ра».
— Ты тоже… — Хöльм обернулся, не договорив обнял меня и прошептал: — Тоже чувствуешь Ра? Радость моя!
Я кивнул, прижимаясь к нему и понимая: каждый рассвет я теперь буду встречать, вскидывая в приветственном жесте руки и выдыхая: «Ра!»
— Идем купаться! — потянул он меня к Озеру. — Идем! Нет ничего лучше, чем искупаться на рассвете!
При взгляде на воду мне опять стало холодно, а он рассмеялся и, схватив за руку, потянул за собой. И я пошел…
Рядом с ним вода казалась теплой, и мы плавали, касаясь друг друга, глядя, как светлеет небо, а потом он вытащил меня на берег, снова уложил на шелковистый мох и принялся ласкать так нежно и откровенно, что опять захотелось кричать.
А Хöльм, явно наслаждаясь происходящим, целовал меня, гладил, прижимая к себе, и шептал: «Мой, мой, мой!». И я понимал: да, весь я его.
***
А потом он снова кормил меня вкуснющей рыбой и улыбался, глядя на меня. Так, улыбаясь, он и рассказал мне о том, что я Целитель. И что природой мне предназначено спасать людей вопреки воле богов.
О чем-то таком я догадывался давно, не зря ведь диагностика всегда давалась мне легче всего. «Жизнь — ты чувствуешь Жизнь, должен чувствовать, — говорил Хöльм, перебирая мои волосы. — Боги не любят таких, как ты. Но ты не бойся, мы теперь вместе, мы теперь по-настоящему вместе…»
Толком ничего не понимая, я любовался его длинными пальцами, целовал их, и было так хорошо и спокойно…
***
Три выходных пролетели до обидного быстро. Я сел в катер, завел мотор и бросил прощальный взгляд на Хöльма, стоящего на берегу и так и не озаботившегося одеться. Сердце стукнуло в ребра, и сладкой дрожью передернуло все тело.
— Я вернусь, ты будешь здесь?
— Ты возвращайся, а я буду ждать тебя. Этот остров существует только для нас.
Я отвернулся и до упора выкрутил рукоятку газа. Безумно хотелось остаться, но…
Часть 5
Отцвели яблони, зацвел шиповник. Я работал как проклятый, в редкие выходные вырываясь к Хöльму.
Заканчивался июль, когда меня вызвала к себе заведующая нашим отделением и заявила:
— Ивлев, если ты не возьмешь отпуск, меня проверками замучают. Я понимаю, работать некому, но с завтрашнего дня чтоб я тебя не видела. На три недели. Понял?
Я кивнул. Работы и в самом деле было много. И много сотрудников было в отпусках. Но я даже не стал спорить. Бегом кинулся к катеру с мыслью: «Двадцать один день!»
Знакомый островок, и он — стоит, небрежно опираясь о камень. Улыбается, помогает вытащить лодку и обнимает. Сильно прижимает к себе и смеется. И я смеюсь. И так хорошо. И три недели вместе впереди!
Начало августа, ночи становятся длиннее, и звезды светят так ярко, что видны тени от деревьев. А на рябинах начинают поспевать гроздья ягод, и в кронах берез появляются желтые пряди.
***
Я сидел верхом на Хöльме, поглаживая его живот, наслаждаясь близостью и наблюдая за далекими зарницами над горизонтом. Грома слышно не было, только темноту ночи прореживали редкие вспышки.
— А почему ты ко мне не приходишь? — задал я давно мучивший меня вопрос. — Ведь ты можешь прийти ко мне домой…
— Не могу… — Он выбрался из-под меня, сел и как-то ссутулился. — Я не могу. Твоей жизни ничего не угрожает, и не стоит лишний раз привлекать к тебе внимание богов.
— У тебя проблемы из-за меня?
— Нет, что ты, не из-за тебя. Из-за меня. — Он усмехнулся. — Из-за вечной моей борьбы с богами, требующими жертв… Ты пойми, — он порывисто обернулся и схватил меня за руки, — Озеро требует жертв. От этого никуда не деться. И боги требуют, чтобы эти жертвы были принесены. Они ведь боятся, что про них забудут, и требуют… А я всю свою жизнь борюсь за то, чтобы этих жертв было как можно меньше. Во всяком случае, человеческих. Богам, им ведь все равно, лось утонул или будущий целитель. А мне нет. Я охраняю эти берега, и острова, и… — Он отвернулся.
Я прижался к его спине, не представляя, как я буду жить без него. Ведь зимой я не смогу приплывать на его остров… Или купить аэросани? Я заметался… а он обнял меня и поцеловал, успокаивая.
— Я что-нибудь придумаю, иди сюда. — Он обнял меня. — Иди сюда, — повторил он, крепко прижимая меня к себе, и далекие зарницы сверкали над горизонтом.
***
Проснулся я от шума дождя, даже не шума — грохота. На меня капли не попадали — Хöльм как-то закрывал нас от стихии, а вокруг буйствовал ливень. Из низкой темной тучи низвергались потоки воды, и на Озере бушевали волны.
Хöльма рядом не было, ночь заканчивалась, и, осмотревшись в сером предрассветном свете, я увидел его:
Обнаженный, он стоял на самой кромке прибоя, струи дождя поливали его тело, и волны захлестывали ноги. А напротив него возвышалась фигура. Мне показалось, что вся она состоит из воды. В руках Хöльм держал какой-то шар, прижимая его к себе. Вдруг — я не понял, что произошло, но он упал на колени, не выпуская переливающуюся сферу, а в следующий момент она разлетелась осколками, и Хöльм, застонав, упал набок, а водяная фигура пнула его в лицо и растворилась в ливне.
Я бросился к нему. Попытался затащить в защищенное место, но он пошевелился, поднялся на руках, мотнул головой и встал, пошатнулся, тяжело оперся на меня и упал на мох, сделав несколько неверных шагов.
Я поспешил вытереть его, перевернул на спину и попытался осмотреть.
— Сейчас все будет в порядке, — прошипел он сквозь зубы. — Сейчас… — Он стер кровь со щеки и сел, переводя дыхание. — Не удалось, — произнес он и закрыл лицо руками. — Я снова проиграл…
— Что это было? Кто это пнул тебя? — Я запоздало испугался.
— Ты что? Все видел?
Я кивнул и выжидательно уставился на него. Таким я его еще не видел. Расстроенным и злым.
— Бог бури взял свою жертву. Я не смог… — Он отвернулся. — Сегодня утонули двое рыбаков, там, за дальним островом… Все, — выдохнул он и повторил: — Все, уже ничего не изменить. Чего-то разошлись они сегодня. — Он махнул рукой в сторону низкой тучи.
Я не знал, что сказать. Похоже, я стал свидетелем его сложных, непонятных мне отношений с богами. «Как же ему тяжело, — подумал я, прижимаясь к его спине. — Если каждую жертву он отстаивает именно так…» А он обернулся, обнял меня и замер.
А наутро как ни в чем не бывало он кланялся Ра и тащил меня купаться. И о ночной буре напоминали только мокрые камни и яркие капли на листьях и траве, самоцветами сияющие в лучах рассвета.
***
Хöльм показал мне много интересного. Я никогда не подозревал, что Озеро хранит столько тайн и загадок! В одном месте из дна били горячие ключи. Прямо посреди Озера была отмель, разбивая песок которой на поверхность вырывались потоки теплой воды. Глубина была небольшая, и мы часто перемещались туда понежиться.
На одном из дальних островов он показал мне древнее капище с выбитыми на граните рисунками.
— А вот это я. — Он ткнул пальцем в один из них.
С изумлением я рассматривал стилистическое изображение человека с огромным фаллосом и широко раскинутыми руками.
— В чем-то они однозначно правы! — усмехнулся я, многозначительно посмотрев на его пах. А он рассмеялся и пообещал выбить рядом меня.
Еще он показал мне затонувший корабль викингов. Затащил под воду, обволакивая головы воздушными пузырями, и показал. Было необычно. Эти люди бороздили его воды несколько столетий назад, а я разглядывал почти целиком сохранившуюся ладью.
А еще он угощал меня удивительно вкусной рыбой, ароматным вином из лесных ягод и запеченными в углях утками. И мне не хотелось ни о чем думать. Я просто наслаждался выпавшим мне кусочком счастья.
***
Гроза разразилась неожиданно. Во всяком случае, для меня. Хöльм с полудня ходил напряженный. И, казалось, чего-то ждал. К вечеру начали собираться тучи, потянуло озоном, раздались глухие удары грома. А потом нас накрыло…
Ливень упал как нож гильотины — так же сильно и неотвратимо. И жуткая, ветвистая молния ударила в соседний остров. Я вздрогнул, а Хöльм только рассмеялся и обнял меня. И мы сидели, прижавшись друг к другу, в защищенном им пространстве и любовались стихией. Молнии сверкали беспрестанно, низкие тучи окрасились неровным красноватым светом.
Вдруг... Хöльм вскочил. Вылетел на открытое пространство и вскинул руки, из которых вырвалась яркая вспышка. Я ахнул… а за его спиной вдруг появился прозрачный силуэт девушки с длинными волосами. Он что-то кричал на непонятном языке, обращаясь к небесам, а из туч на него падали электрические разряды. Он хватал их и отбрасывал в сторону, закрывая спиной расплывающийся силуэт. В какой-то момент он пошатнулся, упал на одно колено, и девушка за его спиной практически растаяла, но он нашел в себе силы подняться и мощным движением рук отправил в небо яркую шаровую молнию.
Силуэт за его спиной снова обрел краски, шевельнулись под ветром длинные волосы, он обернулся, дунул на него, рассеивая, и обессиленно осел на землю. Я дернулся броситься к нему, но он вскинул руку, останавливая меня, поднялся и обеими руками отразил в небо очередной разряд. Отразил и упал.
Вот тут меня уже никто не мог удержать. И я подбежал к нему. Он лежал на спине, тяжело дыша и улыбаясь.
— Все-таки в человеческом теле все это дается сложнее, — пробормотал он, вставая и откидывая голову, подставляя лицо дождю. А потом рассмеялся и обнял меня, выдергивая из воздуха два керамических стакана. — Отбил, отбил! Она выплыла! Ты видел? — Он сунул мне в руки один из стаканов. — Это вино викингов, пей! Есть что отпраздновать!
В эту ночь он любил меня яростно и неистово, и было безумно хорошо.
***
Все заканчивается. Закончился и мой отпуск. Я завел мотор и тоскливо посмотрел на стоявшего по колено в воде Хöльма. Весь катер занимали его подарки: сушеная рыба, несколько корзин с малиной, теплая куртка из нерпы. Я отказывался, но он все равно закинул все это в лодку, не принимая никаких возражений…
Крепко обняв меня на прощание и с трудом оторвавшись от моих губ, он шепнул: «Не забывай меня, мой Целитель», а после оттолкнул катер от берега, отворачиваясь. Уплывать не хотелось. Но меня ждала работа. Трудная и любимая.
Продолжение в комментариях
Автор:Мильва
Бета: Касанди
Размер: миди 10145 слов
Пейринг/Персонажи: авторские
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, мифические существа, мистика, экшн, POV.
Рейтинг: R
Краткое содержание: По берегам Озера бродит его Хранитель, следит за серыми камнями и рыжими соснами. А юный Целитель, один раз упавший в его воды, не может уже не вернуться на родные берега...
Примечание/Предупреждения: Смерть второстепенного персонажа.
читать дальше
Часть 1
Жара. Мы с мамой собираем землянику. Я ее сразу ем, а мама складывает в ладошку и, когда набирается побольше, подзывает меня и высыпает теплые ароматные ягоды мне в рот. Я жмурюсь от удовольствия. Так вкусно! Вкуснее, кажется, нет ничего!
Это, пожалуй, одно из самых счастливых моих детских воспоминаний. Отцу на работе вместо путевки к морю досталась поездка на это озеро. И он ругал начальство и какой-то непонятный профсоюз. Потом мы долго ехали на поезде, потом на машине. Но все это я помню урывками: верхняя полка, яйцо, которое надо есть, машина, приятно пахнущая бензином. А землянику запомнил так четко, как будто только вчера ее ел.
Огромное озеро, яркое небо и жара. Земляника, растущая на берегу возле леса.
Еще очень хорошо запомнился водитель, который вез нас от вокзала. Он хохотал, объезжая ухабы, и приговаривал: «Погодка — блеск! Но рыба клевать не будет!»
Все казалось огромным, каким-то прозрачным и нереальным. И синее, безбрежное озеро, и серые, горячие от солнца камни на берегу. И деревянный настил или мостик, уходящий далеко в воду. К нему подплывали на лодках рыбаки, и мы с мамой ходили смотреть на улов. Так мама говорила: «Пойдем посмотрим улов». И мы осторожно шли по серым, нагретым солнцем доскам и рассматривали серебристую рыбу на дне лодок. Мне хотелось заглянуть в прозрачную воду. Там, под водой, росла трава и мелькали серыми тенями мальки. Но мама не разрешала мне подходить к краю. «Ты упадешь, — говорила она, — а тут глубоко». Как же это глубоко, думал я. Вот же дно, близко. Хорошо видно.
Отца в этой поездке я почти не запомнил. Он уходил рано утром, пока мы еще спали, и возвращался вечером. Приносил рыбу. Которую надо было почистить и которую очень вкусно жарила мама.
А мы ходили гулять, сидели на теплых камнях, купались. Несмотря на жару, вода была холодной, и долго поплескаться не получалось. Я выбирался из озера, дрожа бежал к маме, и она заворачивала меня в полотенце, прижимая к себе, согревая. И было так хорошо и уютно.
Но все это помнится урывками, скорее даже образами.
***
Я стою на самом краю деревянного мостика и пытаюсь разглядеть что-то очень интересное на дне. Там, под водой, лежит что-то блестящее, но из-за легкой ряби на поверхности плохо видно, что это. И я подхожу ближе к краю, наклоняясь все ниже.
А в следующее мгновение лечу вниз и оказываюсь с головой в воде. Дна нет, плавать я не умею. Отчаянно молочу руками, но вода попадает в нос, и курточка становится жутко тяжелой, и ухватиться не за что… И сил не осталось. Вода заливает глаза, рот и нос. Не вздохнуть, и я тону, успев еще увидеть солнце через толщу воды…
Я не понял, что произошло, но пришел в себя, сидя на теплых досках. Отчаянно кашляя и отплевываясь. Из глаз катились слезы, и было очень холодно.
— Пришел в себя? — раздалось из-за моей спины. — Зачем ты полез в Озеро?
Я оглянулся и увидел высокого мужчину. На серые доски с него стекала вода.
Всхлипнув, я расплакался от пережитого. В горле саднило, в носу было противно от воды, и слезы сами текли из глаз.
— Испугался? — Мужчина присел рядом и потрепал меня по голове. — Не подходи больше к краю один.
Он провел руками по моей одежде, и она высохла. Легко прикоснулся пальцами ко лбу, и неприятные ощущения исчезли.
От удивления я перестал плакать и, открыв рот, уставился на моего спасителя. Он улыбнулся мне, снова потрепал по волосам, помог встать и подтолкнул в спину.
— Беги. И не падай больше в воду…
Я сделал несколько шагов, обернулся, но никого не увидел. Он исчез. Только мокрые доски напоминали о произошедшем. Я моргнул и со всех ног кинулся к берегу.
Все это я помню тоже очень ясно. И прозрачную воду, заливающую глаза, и панику от невозможности вздохнуть, и мокрые штаны, облепившие ноги.
И ярко-синие глаза того, кто спас меня. Больше ничего о нем я не помню. Только глаза.
Как и почему я оказался на мостках один, забылось, а глаза помню.
Маме я, наверное, ничего не рассказал. Во всяком случае, меня не ругали за самовольную отлучку и нарушение запрета.
А потом все кончилось. Погода испортилась, пошел дождик, и озеро из синего стало серым. И мы поехали домой. Обратную дорогу я тоже помню плохо. Перестук колес и тихий мамин голос, читающий мне книжку. Вот, пожалуй, и все.
Остаток того лета мы, кажется, провели в городе. Гуляли в парке, кормили булкой уток и голубей.
Отец уходил на работу, и его очень часто не было дома. Потом началась осень, а за ней зима, и мама по утрам отводила меня в детский сад. А вечером забирала домой, и мы сидели с ней рядом на диване. Мама вязала крючком маленькие носочки и кофточки из разноцветных ниток, обнимала меня, целовала в макушку и все говорила, как здорово будет, когда родится моя сестра.
Какая сестра, не понимал я. Зачем? Нам же так хорошо…
***
На Новый год мне подарили велосипед, и я был счастлив и хотел, чтобы скорее наступило лето, — не терпелось погонять на нем по парку.
После Нового года в садик меня стал отводить отец. Мама почему-то все больше лежала на диване и с трудом передвигалась по квартире.
***
Громкие голоса в коридоре, тревожный свет пробивается под дверь в мою комнату. Мне почему-то страшно.
Я проснулся посреди ночи от топота и плача. Плакала, кажется, мама, и я перепугался, вылез из кроватки и долго не решался выйти из комнаты.
Звонок в дверь. Я выскочил в коридор. Мама растерянно улыбнулась. Отец, обнимавший ее за плечи, скользнул по мне взглядом. На пороге квартиры стояли два человека в белых халатах.
Я подбежал к маме и обнял ее.
— Тихо, мой хороший, — прошептала она. — Тише. Я только съезжу в больницу, а когда вернусь, познакомлю тебя с сестренкой. — Она снова улыбнулась и как-то сморщилась.
Отец подхватил меня на руки, мама погладила меня по волосам, поцеловала в макушку и вышла вслед за людьми в белых халатах.
Из больницы мама не вернулась.
Часть 2
Утром меня разбудил отец, но отвел не в садик, а отвез на метро к какой-то тетке, о чем-то поговорил с ней и уехал. Я запомнил только маленькую квартиру и большого серого кота. Тетка велела называть ее «тетей Надей» и все вздыхала и терла глаза.
Тетя Надя кормила меня сладкой, невкусной кашей, жидким супом с капустой и противной морковкой, разрешала играть с котом и называла бедненьким мальчиком. Я не понимал, что происходит. Очень хотелось домой, к маме, но отец не приезжал, и мама не приезжала, и приходилось есть кашу и играть с котом. Больше заняться было нечем.
Никто так и не приехал за мной. Через несколько дней тетя Надя помогла мне одеться и отвезла домой. Войдя в квартиру, я не узнал ее. Зеркало в прихожей было закрыто какой-то тряпкой. Исчезли мамины тапочки. И вообще исчезло все, что принадлежало маме: пестрый халатик из ванной, помада в розовом тюбике, корзинка с цветными клубками.
— Где мама? — спросил я.
— Мамы больше нет, — прошептал отец. — Иди в свою комнату, сын.
Я не посмел ослушаться, ушел к себе, с ногами залез на кровать и расплакался. Я так и заснул, не раздеваясь, свернувшись поверх покрывала и прижав к себе зайца, мою любимую игрушку, а ночью проснулся и побежал к маме. Я часто прибегал в родительскую спальню, увидев плохой сон, и мама всегда обнимала меня, гладила по голове и успокаивала.
В спальне на краю большой кровати, согнувшись и обхватив голову руками, сидел отец. Он поднял глаза, распрямился. Я несмело подошел к нему, а он вдруг обнял меня и прижал к себе.
— Ничего, — пробормотал он. — Ничего, справимся.
Это был, пожалуй, единственный раз, когда он обнимал меня.
***
И началась наша новая жизнь вдвоем. Отец почти не разговаривал со мной. Молча помогал одеться с утра, молча отводил в садик, а вечером так же, не говоря ни слова, приводил домой. По выходным мы иногда ходили гулять в парк и во время этих прогулок тоже не разговаривали. Он более-менее научился готовить, получалось у него не так вкусно, как у мамы, но все же съедобно. За столом я сидел один, сам мыл за собой посуду и уходил в свою комнату.
А потом мы переехали. И в школу я пошел уже в новом районе.
Это сейчас я понимаю, что отец убегал. Убегал от воспоминаний, от всего, что было связано с прежней, счастливой жизнью. А тогда…
Мама стоит на берегу пруда, улыбается мне и машет рукой, и я бегу, бегу со всех ног и никак не могу добежать. А мама все дальше, и сил не хватает, и дыхание сбивается, и сердце колотится.
Задыхаясь, я просыпался в слезах, вскакивал, чтобы бежать к маме, потом вспоминал, что ее больше нет. Плакал и снова засыпал.
Первый переезд я пережил легко. Ну, более-менее. Я все еще не мог привыкнуть, что мамы больше нет.
Новая квартира, первый класс. Начало какой-то другой жизни…
Отец отводил меня в школу, а домой я возвращался уже сам. Открывал дверь висящим на шее ключом. Разогревал суп. Обедал и не знал, чем заняться. Уроков нам не задавали. Телевизор смотреть не хотелось. И я сидел на кухне и рисовал в тетрадке. На бумаге в косую линейку появлялись образы мамы, такой, какой я ее помнил. Получалось плохо и не похоже. Я рвал и комкал свои рисунки и снова пытался рисовать.
Потом мне попалась книжка, не помню уже какая. И я понял, что могу, умею читать! С тех пор читал я постоянно. Читал все, что попадалось мне в руки. У нас почти не было книг, но мои одноклассники давали мне то, что было у них дома.
Детективы и научная фантастика, приключенческие романы и классическая проза… Я читал все и с удовольствием!
Буквы складывались в слова, слова — в предложения, предложения — в повествования. Книги уводили меня из серого, страшного, враждебного мира, погружая в иную реальность.
Я был мушкетером — храбрым и отчаянным. Я был первопроходцем, золотоискателем, космическим пиратом, ковбоем, следователем!
Мне все реже и реже стала сниться мама.
Когда я закончил первый класс, мы снова переехали. И я очень расстраивался оттого, что не увижу больше своих одноклассников и друга Мишку, с которым мы сидели за одной партой.
В новой школе у меня снова появились друзья, и я быстро привык к ним, а потом мы снова переехали… И фразу: «Познакомьтесь, дети, это Саша Ивлев. Он будет учиться в нашем классе» — я слышал за все время обучения раз десять, наверное, если не больше.
***
После того как я закончил четвертый класс, мы уехали из родного города. Но перед этим отец отвез меня на кладбище и показал серый камень, на котором было написано: «ИВЛЕВЫ Александра и Мариночка».
— Тут похоронены твоя мать и сестра, — объяснил он. — Прощайся, больше мы сюда не вернемся. — Отец положил рядом с камнем две белых розы и отвернулся, закрывая лицо рукой.
Я к этому времени уже стал забывать, как выглядела мама, все-таки я был очень мал, когда ее не стало. В памяти остались только тепло, смутные образы и та земляника, которую мы собирали на берегу.
***
Несмотря на постоянные переезды, а может, и благодаря им, учился я хорошо. Предметы давались мне легко. А из-за постоянной смены школ учителя не успевали начать относиться ко мне предвзято и оценивали только знания, а не хулиганские поступки или манеру одеваться.
Новый город оказался мрачным, дождливым и каким-то строгим. Я не мог оценить просторные набережные и редкие солнечные дни, золотившие купола и шпили.
Мне было плохо. Плохо от короткого дня, от ранней ночи и постоянного дождя, который, кажется, пропитал здесь все насквозь.
И снова книги пришли мне на выручку. Белоснежные вершины Кордильер, загадочные глубины океана, дождливый Лондон, мрачные средневековые замки и выжженные солнцем прерии снова заменили мне реальность.
В новом городе я пошел в пятый класс. Я уже привык быть один и не пытался заводить друзей, понимая, что в любой момент мы можем снова сорваться с места.
***
В седьмом классе я в первый раз попробовал возразить отцу, снова затеявшему переезд. Мне нравилась школа, в которой я учился на тот момент, нравились учителя и одноклассники.
Я наконец-то оценил прелесть этого серого города с короткими, зимними днями и прозрачными летними ночами. Мне не хотелось переезжать. Но отец только взглянул на меня и велел собирать вещи.
И в восьмой класс я пошел в другом городе.
***
Зеленые больничные стены расплываются, сознание мутится, дышать больно. Каждый вздох дается с трудом. Сердце колотится в ребра, как будто пытается выпрыгнуть. Страшно, очень страшно. Бред путается с реальностью, тело сводит судорога, и я проваливаюсь куда-то.
Мама стоит на берегу пруда, манит меня рукой. И я бегу к ней, бегу, плача и задыхаясь, отчаянно боясь, что она сейчас исчезнет.
Снова судорога, и я прихожу в себя, хватая ртом воздух.
— Мама, — шепчут пересохшие губы. — Мамочка!
Высокий мужчина, стоящий возле моей кровати, наклоняется ко мне, сильно стискивая пальцами щеки, заставляя открыть рот, и капает мне на язык что-то невыносимо горькое.
Я кашляю, а незнакомец проводит руками по моей груди — и становится легче дышать, сознание проясняется.
— Спокойно, все хорошо. Я успел вовремя, — шепчет он и заглядывает мне в глаза.
Я вздрагиваю: именно эти ярко-синие глаза я помню с детства. Именно он вытащил меня тогда из воды и исчез. И вот появился снова.
***
Новый город — на берегу огромного озера — оказался тихим, провинциальным и очень мне понравился. Он вызывал какие-то смешанные чувства покоя и — постоянства, что ли? Я уже не жалел, что мы приехали сюда.
Несмотря на гордое звание столицы республики, городок был небольшой, и, хотя мы продолжали переезжать с квартиры на квартиру, я наконец-то проучился в одной школе два года подряд. По-прежнему не заводя друзей, я все же общался со своими одноклассниками. Принимал участие в играх.
Тонкий, осенний лед. Хрупкий и прозрачный, как стекло. Бегать по нему так здорово! Опасно. Дух захватывает!
— Пацаны! Кто дальше?!
Лед трещит и проламывается подо мной. Неглубоко, но очень холодно.
До дома мне пришлось бежать в мокрой одежде. Отца не было. Его никогда не было днем дома. Я с начальной школы все делал сам. Вот и тогда, добежав до квартиры, я стянул мокрую куртку и штаны, повесил их сушиться, выпил горячего чая, пытаясь согреться… Отец так и не узнал, что случилось.
***
Я никогда не болел раньше. Ну, как-то так получилось. И, проснувшись на следующий день с тяжелой головой и усталостью во всем теле, я, не зная, как поступить, пошел в школу. Отца, как обычно, не было дома.
К четвертому уроку мне стало совсем плохо, и учительница русского отвела меня в медкабинет. Медсестра измерила мне температуру и с ужасом уставилась на градусник.
— У тебя сорок и два, — сказала она. — Как ты вообще на ногах держишься? Я скорую вызываю.
Приехавшие врачи недолго думая отвезли меня в больницу. Я к этому моменту уже совсем перестал соображать. Сознание туманилось. Хотелось лечь и закрыть глаза.
Мне было все равно, что положили меня в коридоре, лишь бы лежать. Все равно где. Вечером приехал отец, испуганно скользнул по мне взглядом и пропал. Не знаю, кому и что он сказал, но после его визита меня перевели в отдельную палату, а потом отвезли в пустой и холодный кабинет, сделали рентген и я услышал: «Двусторонняя пневмония».
Мне делали уколы и давали таблетки, но лучше не становилось. Температура не падала, и в груди все болело. Я постоянно то ли засыпал, то ли терял сознание. И бред путался с реальностью. Бредом был визит незнакомца с ярко-синими глазами или нет? Я не знаю. Но после этого я начал быстро поправляться, удивляя врачей.
***
Отец приезжал каждый день. Привозил яблоки и виноград. По-прежнему молчал и только смотрел с жалостью и страхом. Когда мне стало полегче, я попросил его привезти книжку. Не знаю уж, где он сумел добыть ее, но остаток моего пребывания в больнице я провел в Средиземье.
Пока я болел, наступила зима и городок весь оказался засыпан снегом. Выписали меня перед самым новым годом. Отец, как обычно, приехал в больницу, подождал, пока я оденусь, и повез домой. Все молча. Только по дороге, в такси, он посмотрел мне в глаза, потрепал по голове и тихо произнес:
— Не пугай меня так больше, сын. — Он всегда называл меня «сын», никогда по имени. — Я не переживу, если и тебя не станет…
От болезни я окончательно оправился только к весне. И учеба в том году давалась мне сложнее обычного. Я заканчивал уже девятый класс, и впереди были экзамены.
В больнице я тогда окончательно определился, кем хочу стать. Видя работу врачей, я не представлял себе, что могу быть кем-то еще.
Часть 3
Поздний вечер. Я почти бежал домой после дополнительных занятий по никак не дававшейся мне физике. Одиннадцатый класс. Надо готовиться к экзаменам — и выпускным, и вступительным. И возвращался я поздно.
— Эй ты, белобрысый! — Окрик сзади заставил остановиться и развернуться. — Стой! — Из темного проулка на меня вышли несколько фигур. Окружили. У некоторых в руках бейсбольные биты.
— Ты чо к Ленке лезешь? — Я узнал двоих своих одноклассников. Остальные незнакомы.
— Я не лез. — Собственный голос противно задрожал. Их много, и они пьяны.
— А на химии сегодня?
Толстая Ленка, считающаяся самой красивой девочкой в школе, попросила помочь ей на контрольной.
Оправдываться не имеет смысла. Надо бежать. Но путь к бегству отрезан, и мне стало страшно. Я понимал, что Ленка — это повод. Они сразу невзлюбили меня. И, видимо, только и ждали подходящего случая.
Усмехаясь и чувствуя свое преимущество, они продолжали окружать меня. Кто ударил первым, я не видел, но отлично сознавал, что мое сопротивление еще больше раззадорит и разозлит их. Я только пытался закрывать голову руками, надеясь, что им скоро надоест. Очередной удар сбил меня с ног, и я упал, вызвав громкий смех. Они уже разошлись, пиная меня, а я лежал, все так же стараясь прикрыть голову и подтягивая ноги к животу. Боли я не чувствовал, только страх.
— Не много ли вас на одного? — Низкий, насмешливый голос неожиданно раздался совсем рядом.
— Те чо, мудак, иди, не суйся, а то и тебя отоварим!
— Ну попробуй, — все так же насмешливо прозвучало из темноты.
Почувствовав новую жертву, они отвлеклись от меня и молча пошли на голос.
Я попробовал отползти в сторону и понял, что правая рука не слушается — кажется, по ней пришелся удар битой. На меня уже не обращали внимания, полностью переключившись на новый объект. Я хотел крикнуть: «Беги, беги, пока не поздно!» Но из горла вырвался только хрип. Я попытался встать, цепляясь за какой-то забор, но ноги тоже слушались с трудом.
А в темном проулке уже вовсю шла драка. Обладатель низкого голоса оказался не такой легкой жертвой, как я, и мои обидчики по одному выбывали из строя, практически вылетали. Последний неуверенно обернулся и, шипя сквозь зубы: «Мы еще встретим тебя, сука», вдруг отпрыгнул в сторону и дал деру, теряя свою биту. Остальные лежали. Кто-то стонал, кто-то не шевелился.
Не обращая на них внимания, незнакомец подошел ко мне и помог встать. Пристально посмотрел в лицо. В мутном свете далеких фонарей я мог разглядеть только длинные волосы и широкие плечи. Да и ростом он повыше.
— Ты как? — спросил он, придерживая меня за локоть. — Где болит?
Болело, кажется, везде. И я со стоном уткнулся лбом ему в плечо.
— Потерпи, — прошептал он. — Тут я не справлюсь. Давай пойдем, тебе надо в больницу.
Я помотал головой, мне ужасно хотелось домой, но он уже настойчиво тащил меня в сторону освещенных улиц.
До больницы недалеко. Тут все рядом, но идти трудно. И начало подташнивать. Я уже почти висел на нем, когда мы добрались до приемного покоя.
— Дальше сам, — шепнул он и вдруг очень нежно поцеловал меня в губы.
Так меня не целовал никто. Девчонки, бывало, тыкались неумелыми губами в мои, смеялись и сразу убегали. А он целовал меня по-настоящему. Горячо и жадно ласкал мой рот, гладил по волосам. От этого поцелуя я даже позабыл о своих ранах, попробовал ответить, обнять в ответ и застонал, не в силах поднять руку.
Он оторвался от моих губ, несильно прижал к себе, перевел дыхание и поцеловал в макушку.
— Надо подождать. Еще немного подождать, — выдохнул он, разворачивая меня и подталкивая в сторону больничного крыльца.
***
В очередной раз мы переехали перед тем, как я пошел в выпускной класс. Вместо квартиры у нас теперь был дом. Большой красивый дом на берегу озера. Тут таких было много. Город, в котором мы оказались, хоть и был райцентром, но, по сути, являлся большим селом.
Дом мне очень понравился. Просторный и светлый, со скрипучими половицами и печкой, которую надо было топить дровами и от которой по всему дому изумительно пахло сухим деревом и живым огнем.
Мне наплевать было на отсутствие городских удобств, на то, что вместо ванной у нас теперь баня. Мне было так хорошо в этом доме. Так уютно и тепло, как не было никогда раньше. И я заранее расстраивался, представляя, как тяжело будет расставаться с ним.
Отношения с одноклассниками в новой школе у меня сразу не заладились. Выпускных классов на весь городок было всего два. И меня не приняли ни в одном из них. Я не стремился заводить друзей. Мне надо было закончить школу, потом я собирался поступать в медицинский институт, а значит, уезжать отсюда. А одноклассникам я не понравился. Они знали друг друга с детства. А я был чужаком. Да еще и любящим учиться чужаком. Меня шпыняли, мне пакостили — мелко и гадко. И, в конце концов, избили в темном переулке.
Правда, после того случая от меня отстали. Не стали относиться лучше, но и лезть перестали. Слух о том, что у меня есть защитник, распространился по городку, и меня стали побаиваться.
Врачам я тогда наплел что-то про неудачное падение, и они, хоть и качали головами, в полицию обратиться не предложили. Правая рука, оказавшаяся сломанной, срослась, ушибы и ссадины зажили. Отцу я тоже соврал что-то. И он не стал меня расспрашивать. Что меня вполне устроило.
Учителя любили меня, помогали, и, к своему удивлению, школу я закончил с серебряной медалью.
Перед тем как уехать поступать, я второй раз в жизни попросил отца не переезжать больше, не продавать дом. Да он и сам, кажется, устал от бесконечных метаний с места на место и только кивнул.
***
Вступительные экзамены я сдал легко и, ко всеобщему удивлению, был зачислен на первый курс медицинского института. То ли повезло, то ли институту выделили квоту на студентов из провинции… Не знаю. Но место в общежитии мне тоже досталось. А потом отец неожиданно прислал мне денег с короткой запиской: «На жилье». И я смог снять квартиру.
Учеба давалась легко. Я с радостью ходил на лекции, впитывая науку быть врачом. Профессора удивлялись и радовались моей готовности учиться. Ко второму курсу я уже полностью понимал, что хочу быть врачом общей практики. Меня отговаривали, мне пророчили блестящую карьеру хирурга, но я сумел настоять на своем.
На каникулы я приезжал в ставший уже родным город. С удовольствием мылся в пропахшей дымом бане, просыпался в своей низкой и светлой комнате. И ничего не делал. Отдыхал.
Отец посматривал на меня с какой-то тоской, но по обыкновению ничего не говорил.
***
На четвертом курсе я неожиданно столкнулся с проблемой. Физика и так никогда мне не давалась, а тут я увлекся предметами по специальности и подзапустил ненавистную науку. В зимнюю сессию экзамен я не сдал. Замаячило отчисление, и я распереживался, задергался. Попытался учить, но по-прежнему ничего не понимал. И от этого становилось только хуже.
— Ты понимаешь, что он врач от бога? Нахрен ему твоя физика не сдалась! Он диагност, каких я на своей практике не видел! Понял? Ты ему на когда пересдачу назначил? На сегодня? Прекрасно. Спросишь чего-нибудь несложное, внимательно выслушаешь ответ и поставишь тройку. Больше ему не надо. Ты понял? Я не потерплю, чтобы из-за твоей принципиальности пропал такой специалист.
Этот телефонный разговор я подслушал из-за двери деканата, куда пришел за направлением на пересдачу. Я сначала не понял, что говорят обо мне. Постучал в дверь, вошел, готовясь получить выволочку от декана, а то и документы на отчисление. И неожиданно встретился с улыбающимся профессором, моим руководителем.
— Ивлев? Вот хорошо, что ты пришел. Иди сейчас в пятую аудиторию и сдай наконец-то физику. Это последний экзамен по ней. Больше не будет. И не переживай. Все у тебя получится.
Я ошарашенно вышел. «Так это он про меня говорил? — подумал я, прислоняясь к стенке. — Это я «врач от бога»? Верилось с трудом. Но физику я сдал, хотя не очень понимал, что у меня спросили, а от своего бреда в ответ стало стыдно.
***
К пятому курсу у меня неожиданно завелась подружка. Невозможно, наверное, быть студентом и не принимать участия в вечеринках. Я не был исключением и, отмечая сдачу очередной сессии, вдруг оказался объектом внимания красавицы Алены. Черноволосой и фигуристой девчонки откуда-то с юга. Она училась на два курса младше и как-то очень плавно охмурила меня — и, не доставляя неудобств, вписалась в мою жизнь.
Я не задумывался об отношениях. Меня не тянуло к женщинам, как, впрочем, и к мужчинам. Тот поцелуй возле больницы был, пожалуй, единственным моим сексуальным опытом. И то, что Алена оказалась в моей жизни и постели, стало для меня скорее неожиданностью.
Я был молод, мне нравилось целоваться с ней и заниматься сексом. Она не мешала мне учиться, не требовала подарков, просто жила рядом и, казалось, понимала меня. Я даже подумывал пригласить ее в гости на каникулы, показать мой дом, познакомить с отцом…
***
— ...Он нормальный. Я же сказала, что у меня получится! Ну и что из того, что красавец? Нафига он мне сдался? Он из какого-то «нижнего задрищенска»… Да я с ним, только чтоб в общаге не жить! Подцеплю кого-нибудь из местных. Он и не заметит моего исчезновения. Он меня не замечает. Вечно то в своих книжках, то на практике, то в институте. В кино ни разу не пригласил! А пофиг… Трахается хорошо! Когда я его достану. Сам никогда не пристает. Я сначала вообще думала, что он «голубой», а нет, вполне себе… Только попробуй! Отбить. Ему еще полтора года учиться. А я где жить буду? Вот и отстань. Вот когда найду себе нового, тогда — пожалуйста. А пока… Волосенки повыдергаю!
Я вернулся с практики и раздевался в прихожей, когда услышал этот разговор. Алена, не доставлявшая хлопот, оказалась меркантильной, живущей со мной только из-за квартиры и готовой расстаться при первом удобном случае.
Я, кажется, даже не расстроился. Прошел в комнату, нашел большой мешок и начал скидывать в него ее вещи. Она растерянно смотрела на меня, хлопая глазами и прижимая к груди телефон. Видимо, поняв, что я все слышал, не сопротивляясь, покинула квартиру. Даже ничего не сказала. Молча взяла пакет и ушла.
Больше я отношений не заводил. Учеба подходила к концу, началась интернатура с постоянными дежурствами. И хоть женщины и обращали на меня внимание, я стал сторониться их, ожидая подвоха. Всю жизнь я был практически один. И не собирался больше ничего менять.
После получения диплома мне, единственному из группы, предложили пойти в аспирантуру. Но я уже договорился, и в больнице родного города меня очень ждали.
Я без сожалений снова уехал из серого, дождливого города. Уехал, как я надеялся, навсегда.
Отец больше никуда не переехал. И я вернулся домой.
Часть 4
На следующий день после приезда я устроился в местную больницу. В ту самую, в которую пришел со сломанной рукой и ссадинами по всему телу. И практически сразу приступил к работе. Врачей не хватало.
***
Вернувшись домой после первой смены, я обнаружил, что отца не стало. Нет, он не умер. Просто исчез. Оставил на столе в кухне документы на дом, банковскую карту на мое имя и письмо.
«Прости меня, сын, — писал он. — Прости, что испортил тебе жизнь бесконечными метаниями с места на место. Я так и не смог забыть твою мать.
Дом я оформил на тебя. В банке тоже все переоформил. Там немного, но это все, что я могу тебе дать. Меня искать не надо. Не знаю, долго ли мне осталось, но я больше не могу жить с тобой под одной крышей. Ты слишком похож на свою мать, у вас даже имена одинаковые. И мне невыносимо видеть ее в тебе и знать, что ничего не исправить.
Ей нельзя было рожать второй раз. Она и первые роды с трудом перенесла. А мне хотелось много детей. Я был жутким эгоистом. Думал только о себе. А она любила меня. И хотела, чтобы мы были счастливы.
Тогда и ее не спасли, и новорожденная девочка не выжила. Но это, наверное, и к лучшему. Я бы не справился с грудным ребенком, а мысль о том, чтобы жениться снова, была мне противна.
Прости меня, если сможешь. И знай, я очень горжусь тобой. Несмотря ни на что, ты вырос хорошим человеком и будешь прекрасным врачом».
Я сидел за столом в холодной кухне, снова и снова перечитывая строки, написанные твердым, уверенным почерком.
Какое-то двойственное чувство охватило меня. С одной стороны, облегчения, а с другой — потери. Последний родной человек исчез из моей жизни. И, зная отца, можно было быть уверенным: исчез он навсегда.
***
Я с головой окунулся в работу. Врачей не хватало, и я никогда не отказывался от дополнительных смен, оставался дежурить в особо сложные дни. Работал, работал, изредка забегая домой, чтобы протопить печку и не дать выстудиться комнатам.
Соседи сначала отнеслись ко мне настороженно, но, узнав где и кем я работаю, начали, ну, не то чтобы уважать — относиться с пониманием. Я никогда и никому не отказывал. И вскоре вся улица узнала: ко мне можно обращаться в любое время суток. И я уже привык, что в мою дверь могут постучаться и попросить помощи и днем и ночью.
Одиночество не угнетало меня. Наоборот, мне нравилось быть одному. Нравилось в редкие выходные валяться на диване с книжкой. Но иногда, особенно долгими зимними вечерами, становилось тоскливо. И вспоминался тогда тот незнакомец, спасший меня несколько раз и поцеловавший возле больницы. Вспоминались его руки на моих плечах и жадные, ласкающие губы. От этих воспоминаний сладко начинало потягивать в животе. «Кто он?» — думал я. То, что он не совсем человек, я понял уже давно, как понял и то, что очень хотел бы снова увидеть его. И не только увидеть. И мне наплевать было на то, что он мужчина, и на его странную природу. Если бы я только знал, как его найти, я бы не раздумывая отправился на поиски. Но он всегда появлялся сам. Неожиданно и в разных местах. И исчезал...
В такие моменты очень хотелось выйти на берег Озера (уже давно, в мыслях, я называл Озеро с большой буквы). Просто выйти и постоять, вглядываясь в горизонт днем или пытаясь разглядеть что-то в темноте северной ночи. И я выходил. До берега было недалеко.
Так пролетела зима и как-то неожиданно наступила весна. Еще вчера ветер бросал в лицо колючий снег, а сегодня вдруг дохнул теплом, расчистив небо и заставив сугробы просесть и посереть.
***
На первое мая у меня неожиданно выпал выходной. Обычно меня, как человека одинокого, ставили на все праздничные смены, а тут неожиданно выпало целых два дня отдыха.
Первый день я проспал почти целиком, выбравшись из кровати ближе к вечеру. Истопил баню, с удовольствием напарился и снова забрался под одеяло, а на второй день проснулся рано, понял, что сна ни в одном глазу, и решил дойти до берега.
Озеро встретило меня прохладным ветром и широкой полосой ледового припоя, за которым начиналась вода, по-весеннему ярко-синяя и холодная даже на вид. Я постоял, рассматривая далекие островки с шапками пока еще серых, весенних деревьев, и вдруг неожиданно решил купить лодку с мотором и при первой же возможности попробовать добраться до них.
Целый день я бродил по берегу, вдыхая пьянящий весенний воздух, и не мог оторвать глаз от этих островков. Все казалось, что меня зовут туда, что там меня ждет что-то необычное, волшебное.
Отцовские деньги я до сих пор не тратил, даже толком не знал, сколько там на счету. На жизнь мне хватало зарплаты, да и питался я чаще всего в больничной столовой, забегая туда в свободное время и наскоро перекусывая под ворчание поварихи, что не дело молодому человеку быть таким тощим и есть так мало.
***
Магазинов, торгующих «товарами для рыбаков и охотников», в нашем городе было целых два, и я отправился в ближайший из них, как только выдался свободный день. Продавец оказался моим постоянным пациентом. Он помог мне с выбором, а денег, оставленных мне отцом, как раз хватило на катер и мотор к нему. Потом дядя Паша, наш водитель со скорой, научил меня пользоваться всем этим. К этому времени Озеро уже освободилось ото льда и над далекими островами зазеленели первые листочки.
***
Я с трудом дождался следующего выходного. Даже целых трех выходных, выпрошенных у заведующей в счет зимних переработок. Прибежал домой, покидал в сумку какие-то вещи, сунул туда же плед, пару банок консервов и, не чувствуя усталости, бросился на берег.
Мимо чужих лодок и рыбачьих сетей я прошел тихонько, как учили, а вырвавшись на открытую воду, дал полный газ — и мой катер, задрав нос, понесся к далеким островкам.
От скорости, от высокого неба и ярких солнечных бликов на небольших волнах, от ожидания чего-то необычного стало так хорошо и радостно, что я рассмеялся и, мотнув рукоятью руля, заложил крутой вираж, поднимая фонтан брызг за кормой.
***
До гряды островов я добрался довольно быстро и снизил скорость, опасаясь налететь на подводные камни. В основном тут были только серые скалы, поросшие редкими соснами, иногда встречались островки побольше, уходящие покатыми валунами в прозрачную воду. К одному из таких я и решил пристать. Вытащил катер и осмотрелся.
Волны с тихим шорохом набегали на серый камень, оставляя на нем причудливые, изломанные следы. Было тепло и тихо, только где-то в кронах деревьев пели невидимые отсюда птицы.
Прозрачная, загадочная глубина манила к себе, и я решил искупаться. Скинул одежду и вошел в не прогревшуюся еще воду. Окунулся, нырнул с головой и вдруг почувствовал, как уходит из тела накопившаяся за зиму усталость. Озеро как будто вытягивало из меня все плохое, наполняя взамен энергией и покоем. Я снова нырнул, разворачиваясь к берегу, а когда вынырнул, увидел рядом с моим катером его.
Высокий, широкоплечий, с длинными, светлыми волосами и ярко-синими глазами, он стоял на камне, скрестив руки на груди, и смотрел, как я выхожу из воды.
Наконец-то я смог как следует разглядеть его при свете дня. И весь он был отсюда. Из этих островов и скал. Из этой суровой северной природы. Резкие черты лица смягчались улыбкой, сильные плечи и руки скрывала синяя рубаха свободного покроя без застежек, с причудливой вышивкой на вороте, а серые штаны — кажется, из кожи — подчеркивали длинные ноги.
Я шел к нему навстречу, совершенно не стесняясь своей наготы. Отжал отросшие за зиму волосы и остановился, не дойдя каких-то пару шагов.
— А ты вырос. — Он улыбнулся и протянул ко мне руки. — Ну, иди сюда, я так ждал тебя!
Я сделал два неверных шага и оказался в его объятьях. Он погладил меня по плечам, провел ладонью по волосам, несильно прихватил их, заставляя откинуть голову, и поцеловал. Так же ласково, как тогда у больницы, и вместе с тем требовательно, напористо. И я ответил ему, целиком отдавшись губам. Вздрагивая и не зная, куда девать собственные руки. Не зная, можно ли обнять его в ответ, можно ли скользнуть пальцами под рубаху. А потом понял: можно. Можно все. И гладить, и целовать в ответ, и обнимать, желая принадлежать ему. И когда исчезла его одежда? Я не заметил. Только контакт стал полным: тело к телу, кожа к коже.
Он что-то шептал мне на ухо, прижимая к себе, и целовал. Целовал уже не только губы. Руки, плечи, грудь — все плавилось под его прикосновениями. И в какой момент он спросил меня: согласен ли я, хочу ли? Не помню. Только свой ответ, вырвавшийся тихим вздохом, запомнился: «Твой, — шептал я, — твой, я только твой! Хочу тебя!»
Откуда под спиной мягкий мох? Да все равно. Это не секс, это — нечто большее. Слияние, соединение, взаимная отдача и радость! По-другому не описать. Именно радость. От всего. От сильного тела, вжимающего в мох, от пальцев, скользящих внутри, от весны, от огромного Озера. И хорошо так, что стон вырывается сам собой. И бедра сами бесстыдно расходятся в беззвучном приглашении. И тело выгибается навстречу. И плоть, врывающаяся внутрь, так желанна, так ожидаема, что кричать хочется от удовольствия.
— Ты кричи, — будто прочтя мысли, прошептал он. — Кричи, не сдерживайся. Нас никто не услышит и не увидит. Уж об этом-то я позаботился.
Я не закричал — застонал. Тихо застонал, закинул голову, стараясь обнять широкие плечи и прижать его к себе. И так хорошо было, что я забыл обо всем, отдаваясь, растворяясь, утопая в ярко-синих глазах.
А потом уже он, глухо застонав, упал рядом на мягкий мох, как по волшебству расстилавшийся под нами. Провел пару раз ладонью по моему члену и удовлетворенно рассмеялся, глядя, как меня выгибает от наслаждения. А я смотрел в небо, высокое, весеннее небо и не мог оторвать взгляд от чайки, пролетавшей над нами. Все внутри дрожало, и хотелось продолжения. И я прижался к нему, пристроил голову на плече, толкнулся носом в скулу и спросил:
— А как тебя зовут? И кто ты вообще?
— Очень своевременный вопрос, — рассмеялся он. — Только понравится ли тебе ответ?
— Понравится, — прошептал я и поцеловал его в шею.
Он откинулся на спину, заложил руки за голову и задумался.
— У меня много имен, но больше всего мне нравится Хöльм. Так меня называли люди, жившее на этих берегах много лет назад. А кто я? Ты разве еще не понял?
— Бог? — пробормотал я.
— Ну нет, — снова рассмеялся он. — До них мне далеко. Я дух… хранитель этих мест. Наверное, это правильное определение. С богами у меня сложные отношения, не буду тебе об этом рассказывать. Не сейчас во всяком случае. Потому что сейчас мне хочется обнять тебя и объяснить, как долго я тебя ждал.
И снова он целовал меня ласково и требовательно и брал, а я отдавался. Ему нельзя было не отдаваться. В его руках было так хорошо, что невольные стоны вырывались сами собой и тело реагировало однозначно. И лежать рядом с ним после всего было хорошо — просто лежать, устроив голову на широкой груди.
***
— Ты, наверное, есть хочешь? — Он погладил меня по плечам.
Про еду я и думать забыл. Поднял голову, посмотрел ему в глаза и пробормотал:
— Наверное, да. У меня там, в лодке, консервы…
— Какие консервы! Все Озеро к нашим услугам! — Он развернулся и достал из-за спины обкатанную волнами доску с лежащей на ней большой рыбой. Копченой или вареной, я не разобрался. — Попробуй, это вкусно. — Хöльм оторвал длинными пальцами кусок мяса и поднес к моим губам.
Вкусно — это не то слово. Это было восхитительно. Ничего лучше я в жизни не ел. Нежное мясо в буквальном смысле таяло на языке. А он смеялся, подбирал крошки с моих губ и снова улыбался, глядя на меня.
— Вкусно-то как! — Я прожевал очередной кусок и тоже улыбнулся. — Спасибо! Это… — Я постарался собрать свои ощущения в кучу. — Это потрясающе!
— Как? — Доска с рыбьим хребтом куда-то делась. — Как ты сказал?
— Потрясающе! Обалденно! Супер! Здорово! Ничего не пробовал лучше!
— Понравилось, что ли? — Он снова обнял меня. — Ну, так и скажи…
А меня уже было не остановить. И я шептал ему про то, какой он классный и красивый, действиями подтверждая свои слова. Вжимая его в мягкий мох, я как мог объяснял ему, что значит «классно» и «обалденно», а уж когда мы дошли до «крышесносно», он сам не выдержал — зарычал и, подмяв меня под себя, обеспечил мне это «крышесносно».
И снова мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, наслаждаясь друг другом и глядя в темнеющее небо. В объятьях Хöльма было удивительно тепло, уютно и как-то… правильно, что ли? Хотелось, чтобы время остановилось…
— Не беспокойся ни о чем, не о чем беспокоиться. Засыпай. Засыпай мой Целитель, — шептал мне на ухо Хöльм.
Мне хотелось еще о многом расспросить его: о богах, об Озере, о нас, но глаза уже закрывались, и огромное, полное звезд небо склонялось над нами. И я заснул в крепких руках, прижимаясь щекой к твердому плечу.
***
Проснулся я в одиночестве от утренней прохлады. Солнце еще не встало, и от воды тянуло свежестью. Я поежился, хотел уже сходить к катеру за пледом, когда Хöльм появился рядом, сел на мох и погладил меня по плечам. Разговаривать не хотелось, а рядом с ним стало тепло. Я поднялся, прижимаясь к нему, и стал смотреть на светлеющее небо.
Рассвет тонкой кромкой разгонял ночные облака, поднимаясь над горизонтом. Когда над краем воды показалось солнце, Хöльм встал, слегка оттолкнув меня, повернулся к нему лицом, поклонился, раскидывая руки, и произнес длинную фразу на неизвестном мне языке, из которой я понял только «Ра». Я встал у него за спиной и вдруг почувствовал. Понял — и тоже вскинул руки в приветственном жесте, поклонился и пробормотал: «Ра».
— Ты тоже… — Хöльм обернулся, не договорив обнял меня и прошептал: — Тоже чувствуешь Ра? Радость моя!
Я кивнул, прижимаясь к нему и понимая: каждый рассвет я теперь буду встречать, вскидывая в приветственном жесте руки и выдыхая: «Ра!»
— Идем купаться! — потянул он меня к Озеру. — Идем! Нет ничего лучше, чем искупаться на рассвете!
При взгляде на воду мне опять стало холодно, а он рассмеялся и, схватив за руку, потянул за собой. И я пошел…
Рядом с ним вода казалась теплой, и мы плавали, касаясь друг друга, глядя, как светлеет небо, а потом он вытащил меня на берег, снова уложил на шелковистый мох и принялся ласкать так нежно и откровенно, что опять захотелось кричать.
А Хöльм, явно наслаждаясь происходящим, целовал меня, гладил, прижимая к себе, и шептал: «Мой, мой, мой!». И я понимал: да, весь я его.
***
А потом он снова кормил меня вкуснющей рыбой и улыбался, глядя на меня. Так, улыбаясь, он и рассказал мне о том, что я Целитель. И что природой мне предназначено спасать людей вопреки воле богов.
О чем-то таком я догадывался давно, не зря ведь диагностика всегда давалась мне легче всего. «Жизнь — ты чувствуешь Жизнь, должен чувствовать, — говорил Хöльм, перебирая мои волосы. — Боги не любят таких, как ты. Но ты не бойся, мы теперь вместе, мы теперь по-настоящему вместе…»
Толком ничего не понимая, я любовался его длинными пальцами, целовал их, и было так хорошо и спокойно…
***
Три выходных пролетели до обидного быстро. Я сел в катер, завел мотор и бросил прощальный взгляд на Хöльма, стоящего на берегу и так и не озаботившегося одеться. Сердце стукнуло в ребра, и сладкой дрожью передернуло все тело.
— Я вернусь, ты будешь здесь?
— Ты возвращайся, а я буду ждать тебя. Этот остров существует только для нас.
Я отвернулся и до упора выкрутил рукоятку газа. Безумно хотелось остаться, но…
Часть 5
Отцвели яблони, зацвел шиповник. Я работал как проклятый, в редкие выходные вырываясь к Хöльму.
Заканчивался июль, когда меня вызвала к себе заведующая нашим отделением и заявила:
— Ивлев, если ты не возьмешь отпуск, меня проверками замучают. Я понимаю, работать некому, но с завтрашнего дня чтоб я тебя не видела. На три недели. Понял?
Я кивнул. Работы и в самом деле было много. И много сотрудников было в отпусках. Но я даже не стал спорить. Бегом кинулся к катеру с мыслью: «Двадцать один день!»
Знакомый островок, и он — стоит, небрежно опираясь о камень. Улыбается, помогает вытащить лодку и обнимает. Сильно прижимает к себе и смеется. И я смеюсь. И так хорошо. И три недели вместе впереди!
Начало августа, ночи становятся длиннее, и звезды светят так ярко, что видны тени от деревьев. А на рябинах начинают поспевать гроздья ягод, и в кронах берез появляются желтые пряди.
***
Я сидел верхом на Хöльме, поглаживая его живот, наслаждаясь близостью и наблюдая за далекими зарницами над горизонтом. Грома слышно не было, только темноту ночи прореживали редкие вспышки.
— А почему ты ко мне не приходишь? — задал я давно мучивший меня вопрос. — Ведь ты можешь прийти ко мне домой…
— Не могу… — Он выбрался из-под меня, сел и как-то ссутулился. — Я не могу. Твоей жизни ничего не угрожает, и не стоит лишний раз привлекать к тебе внимание богов.
— У тебя проблемы из-за меня?
— Нет, что ты, не из-за тебя. Из-за меня. — Он усмехнулся. — Из-за вечной моей борьбы с богами, требующими жертв… Ты пойми, — он порывисто обернулся и схватил меня за руки, — Озеро требует жертв. От этого никуда не деться. И боги требуют, чтобы эти жертвы были принесены. Они ведь боятся, что про них забудут, и требуют… А я всю свою жизнь борюсь за то, чтобы этих жертв было как можно меньше. Во всяком случае, человеческих. Богам, им ведь все равно, лось утонул или будущий целитель. А мне нет. Я охраняю эти берега, и острова, и… — Он отвернулся.
Я прижался к его спине, не представляя, как я буду жить без него. Ведь зимой я не смогу приплывать на его остров… Или купить аэросани? Я заметался… а он обнял меня и поцеловал, успокаивая.
— Я что-нибудь придумаю, иди сюда. — Он обнял меня. — Иди сюда, — повторил он, крепко прижимая меня к себе, и далекие зарницы сверкали над горизонтом.
***
Проснулся я от шума дождя, даже не шума — грохота. На меня капли не попадали — Хöльм как-то закрывал нас от стихии, а вокруг буйствовал ливень. Из низкой темной тучи низвергались потоки воды, и на Озере бушевали волны.
Хöльма рядом не было, ночь заканчивалась, и, осмотревшись в сером предрассветном свете, я увидел его:
Обнаженный, он стоял на самой кромке прибоя, струи дождя поливали его тело, и волны захлестывали ноги. А напротив него возвышалась фигура. Мне показалось, что вся она состоит из воды. В руках Хöльм держал какой-то шар, прижимая его к себе. Вдруг — я не понял, что произошло, но он упал на колени, не выпуская переливающуюся сферу, а в следующий момент она разлетелась осколками, и Хöльм, застонав, упал набок, а водяная фигура пнула его в лицо и растворилась в ливне.
Я бросился к нему. Попытался затащить в защищенное место, но он пошевелился, поднялся на руках, мотнул головой и встал, пошатнулся, тяжело оперся на меня и упал на мох, сделав несколько неверных шагов.
Я поспешил вытереть его, перевернул на спину и попытался осмотреть.
— Сейчас все будет в порядке, — прошипел он сквозь зубы. — Сейчас… — Он стер кровь со щеки и сел, переводя дыхание. — Не удалось, — произнес он и закрыл лицо руками. — Я снова проиграл…
— Что это было? Кто это пнул тебя? — Я запоздало испугался.
— Ты что? Все видел?
Я кивнул и выжидательно уставился на него. Таким я его еще не видел. Расстроенным и злым.
— Бог бури взял свою жертву. Я не смог… — Он отвернулся. — Сегодня утонули двое рыбаков, там, за дальним островом… Все, — выдохнул он и повторил: — Все, уже ничего не изменить. Чего-то разошлись они сегодня. — Он махнул рукой в сторону низкой тучи.
Я не знал, что сказать. Похоже, я стал свидетелем его сложных, непонятных мне отношений с богами. «Как же ему тяжело, — подумал я, прижимаясь к его спине. — Если каждую жертву он отстаивает именно так…» А он обернулся, обнял меня и замер.
А наутро как ни в чем не бывало он кланялся Ра и тащил меня купаться. И о ночной буре напоминали только мокрые камни и яркие капли на листьях и траве, самоцветами сияющие в лучах рассвета.
***
Хöльм показал мне много интересного. Я никогда не подозревал, что Озеро хранит столько тайн и загадок! В одном месте из дна били горячие ключи. Прямо посреди Озера была отмель, разбивая песок которой на поверхность вырывались потоки теплой воды. Глубина была небольшая, и мы часто перемещались туда понежиться.
На одном из дальних островов он показал мне древнее капище с выбитыми на граните рисунками.
— А вот это я. — Он ткнул пальцем в один из них.
С изумлением я рассматривал стилистическое изображение человека с огромным фаллосом и широко раскинутыми руками.
— В чем-то они однозначно правы! — усмехнулся я, многозначительно посмотрев на его пах. А он рассмеялся и пообещал выбить рядом меня.
Еще он показал мне затонувший корабль викингов. Затащил под воду, обволакивая головы воздушными пузырями, и показал. Было необычно. Эти люди бороздили его воды несколько столетий назад, а я разглядывал почти целиком сохранившуюся ладью.
А еще он угощал меня удивительно вкусной рыбой, ароматным вином из лесных ягод и запеченными в углях утками. И мне не хотелось ни о чем думать. Я просто наслаждался выпавшим мне кусочком счастья.
***
Гроза разразилась неожиданно. Во всяком случае, для меня. Хöльм с полудня ходил напряженный. И, казалось, чего-то ждал. К вечеру начали собираться тучи, потянуло озоном, раздались глухие удары грома. А потом нас накрыло…
Ливень упал как нож гильотины — так же сильно и неотвратимо. И жуткая, ветвистая молния ударила в соседний остров. Я вздрогнул, а Хöльм только рассмеялся и обнял меня. И мы сидели, прижавшись друг к другу, в защищенном им пространстве и любовались стихией. Молнии сверкали беспрестанно, низкие тучи окрасились неровным красноватым светом.
Вдруг... Хöльм вскочил. Вылетел на открытое пространство и вскинул руки, из которых вырвалась яркая вспышка. Я ахнул… а за его спиной вдруг появился прозрачный силуэт девушки с длинными волосами. Он что-то кричал на непонятном языке, обращаясь к небесам, а из туч на него падали электрические разряды. Он хватал их и отбрасывал в сторону, закрывая спиной расплывающийся силуэт. В какой-то момент он пошатнулся, упал на одно колено, и девушка за его спиной практически растаяла, но он нашел в себе силы подняться и мощным движением рук отправил в небо яркую шаровую молнию.
Силуэт за его спиной снова обрел краски, шевельнулись под ветром длинные волосы, он обернулся, дунул на него, рассеивая, и обессиленно осел на землю. Я дернулся броситься к нему, но он вскинул руку, останавливая меня, поднялся и обеими руками отразил в небо очередной разряд. Отразил и упал.
Вот тут меня уже никто не мог удержать. И я подбежал к нему. Он лежал на спине, тяжело дыша и улыбаясь.
— Все-таки в человеческом теле все это дается сложнее, — пробормотал он, вставая и откидывая голову, подставляя лицо дождю. А потом рассмеялся и обнял меня, выдергивая из воздуха два керамических стакана. — Отбил, отбил! Она выплыла! Ты видел? — Он сунул мне в руки один из стаканов. — Это вино викингов, пей! Есть что отпраздновать!
В эту ночь он любил меня яростно и неистово, и было безумно хорошо.
***
Все заканчивается. Закончился и мой отпуск. Я завел мотор и тоскливо посмотрел на стоявшего по колено в воде Хöльма. Весь катер занимали его подарки: сушеная рыба, несколько корзин с малиной, теплая куртка из нерпы. Я отказывался, но он все равно закинул все это в лодку, не принимая никаких возражений…
Крепко обняв меня на прощание и с трудом оторвавшись от моих губ, он шепнул: «Не забывай меня, мой Целитель», а после оттолкнул катер от берега, отворачиваясь. Уплывать не хотелось. Но меня ждала работа. Трудная и любимая.
Продолжение в комментариях
-
-
17.11.2017 в 00:31-
-
17.11.2017 в 00:38-
-
20.11.2017 в 03:10-
-
22.11.2017 в 22:11-
-
22.11.2017 в 23:39Роскошный мужчина! Это Хöльм?
-
-
22.11.2017 в 23:45-
-
23.11.2017 в 00:04Хöльм прекрасен!
-
-
23.11.2017 в 00:11